До сшибки дело не дошло. Справа донеслось рваное: «А-а-а-а-а!» Словно по команде, суздальцы завернули крыло и дружной лавиной покатились прочь. Сразу вздохнулось легче, захотелось самому крикнуть что-то оглушительно-обидное. Но лишь облегченный хохот и вздохи прошелестели по рядам.
Все тот же боярин подлетел на тяжелом, облитом кольчугой жеребце:
– Вперед шагай! И строй держать, строй! Отбираем поле у Суздаля, братцы!!
Через час все было кончено. Дмитрий Суздальский свернул свои рати и начал отходить к Владимиру. Пешцы прошли с версту, затем встали. Ближе к вечеру разрешили снять все лишнее и варить горячее хлебово. Подошли возы, заполыхали костры, раздался бодрый говорок и соленые шутки.
Лишь на следующий день Федор узнал, что сшибка все-таки была, что переславский полк долгое время выдерживал натиск всех ратей супротивника, давая время развернуться только-только подошедшим коломенцам и звенигородцам. Ему довелось увидеть общую могилу, заполненную до самого верха. Но страха уже не было, поскольку с утра их обгоняли и обгоняли конные кованые дружины, и лица ратных были оживленны и румяны…
Владимир Дмитрием был оставлен без боя. Московские рати миновали Юрьев-Польской, подковой обложили Суздаль. Осознав, что на подмогу к нему так никто из князей и не подойдет, бывший великий князь согласился оставить Владимирский стол добровольно и назвать князя Дмитрия Ивановича старшим братом. Война завершилась без пролития большой крови.
Все ратные московского князя стянулись во Владимир. Было объявлено двухнедельное гулянье в честь венчания на великое княжение одиннадцатилетнего сына Ивана Красного. Улицы были заставлены бочками со светлым и темным хмельными медами, столами с мясной и рыбной снедью, пирогами, блинами, грибами и овощами. Ратные обнимались и целовались со знакомыми и незнакомцами, орали: «Наша взяла!», засыпали там, где их валил с ног хмель, и, просыпаясь, вновь тянулись к ковшу. Владимирские колокола звонили не переставая.
Лишь к исходу второй недели ратные, получив разрешение воевод, толпами и ручейками стали растекаться по домам. Митрополит Алексий сотворил-таки первое из намеченного после возвращения из киевского заточения. Но никто не знал, что это было лишь начало его долгого и нелегкого труда по созиданию задуманного нового государственного уклада…
Степь на левом берегу Итиля спустя несколько месяцев после воцарения в Сарае Мюрида понемногу успокоилась. Те из ханов, кто не пал в зимне-весенних сечах на ее просторах, признали твердую руку нового правителя либо отошли дальше на север и восток. Понемногу восстанавливалась торговля, вновь пристани Золотоордынской столицы заполнились судами, грузами, купцами из разных стран света. Жизнь, казалось, вернулась в свои нормальные берега.