– Поскольку это так, то, вероятно, ваш отъезд затянулся, а я хочу ехать в отпуск, ибо я только что вернулся из заграничной командировки, – сказал я.
– Да, передайте Трилиссеру, что мы просим не задерживать вас, ибо вопрос, возможно, затянется.
Я покинул Роя и общежитие Коминтерна.
Только через несколько месяцев, когда я уже руководил Мешедской резидентурой ГПУ, я получил телеграмму, что мой проект принят и меня вызывают срочно в Москву.
Несмотря на снежные заносы, прерывавшие всякую связь между Мешедом и советской границей, я выехал в Москву, куда добрался в начале марта 1927 года. За несколько дней до моего приезда правительство СССР получило ноту мининдела Англии Чемберлена[85], указывавшую на продолжающееся вмешательство большевиков во внутренние дела Англии и угрожавшую в случае непрекращения этих актов дипломатическим разрывом.
– Решено временно в связи с нотой Чемберлена приостановить активную борьбу на Востоке. Поэтому поездка Роя в Индию опять отложена. Пока же немедленно возвращайтесь в Персию, – предложил мне Трилиссер, когда я в первый же день приезда очутился в его кабинете.
Политбюро ЦК испугалось ноты Чемберлена. Была дана директива прекратить активную работу до изменения ситуации. Вместе с тем большевики не преминули использовать эту ноту внутри СССР – началась подписка на эскадрилью: «Наш ответ Чемберлену».
Глава 16. Будничный день чекиста
Уже семь месяцев, как я вновь в Тегеране. Разведывательный аппарат более или менее налажен и работает без перебоев. По должности атташе посольства я занимал маленький домик с огороженным двором, расположенным в глубине громадного посольского парка. Двор разделен на две части. На первой половине живу я, а на второй помещалась моя секретная канцелярия и лаборатория.
Каждое утро, проснувшись, я наскоро одевался и шел в канцелярию. У входа в коридоре стояли бидоны с быстро воспламеняющимся веществом, на случай, если нужно будет поджечь архивы. Эту предосторожность Москва предписала принять после обысков лондонского «Аркоса»[86] и пекинского посольства[87]. Из коридора направо шла запертая на замок дверь лабораторий, а налево стеклянная дверь вела в две небольшие комнаты, устланные коврами. Три простых стола, накрытых пропускной бумагой, несколько стульев, две пишущие «Ундервуд»[88], маленький железный сундук в углу составляли всю обстановку канцелярии.
За одним из столов сидел лет 50 полный мужчина с крашенными хной черными волосами и большим крючковатым носом, напоминавшим хищную птицу. Это источник № 1, курд по национальности, доктор по профессии. Он работал 15 лет для России и по наследству перешел к нам в ГПУ. Каждые два дня по утрам он приходил в миссию, якобы навестить пациентов, заходил ко мне в канцелярию и составлял сводку сведений, собранных везде у других реальных пациентов. Когда я, войдя в канцелярию, подошел к нему, он еще писал.