Не удалось ей увидеться с Радимирой в эту ночь. Уснула Олянка к первым петухам — просто провалилась в глухую и душную черноту без сновидений. И опять утро, матушкины хлопоты и возня батюшки с сестрицами...
— А кто у меня такие сони-засони? — щекотал он девочек. — Кто до третьих петухов дрыхнуть любит? А ну, поднимайтесь, а то оладушек горяченьких кому-то не достанется!
— Батюшка, ну, можно ещё одним глазком подремать? — стонали дочки.
— Можно-то можно, да только матушка второй раз завтрак стряпать не будет! — густым, нутряным басом смеялся отец.
— Спите, сестрицы, спите, — вторили ему братья. — Кто спит, тому еда не нужна. Мы за вас ваши оладушки съедим!
— Нет, нет! — сразу зашевелились девочки. — Оладушки наши не трогайте!
Олянка вышла к завтраку не выспавшаяся, хмурая. В душе ныла тоскливая неизвестность. Может, Радимира хотела увидеться с ней, а она не смогла впустить её в свой сон? Или это из-за того, что уснула она поздно? Радимира, наверно, уж встала к тому времени...
Весь день не находила она себе места. Из рук всё валилось, матушка диву давалась да головой качала.
— Неужто и впрямь ты в кого влюбилась, дитятко?
А Олянка и рада бы правду сказать, сердце своё излить, да уста ей смыкала холодным перстом тревога. Не могла она об этом говорить, пока ничего не ясно, ничего не решено. Нескончаемо долгим был этот день... Уж сколько дел переделала она, а ему всё конца и края не видно, всё солнышко печёт без жалости, будто насмехаясь над нею. Любила Олянка светило дневное, но сегодня злым оно ей казалось. Но вот склонилось-таки солнышко к закату, а там и сумрак прохладный накрыл город. Мало стало прохожих на улицах, торг закрылся, мастера тоже свои труды закончили, и батюшка домой пришёл к ужину. Матушка ему шепнула что-то, и оба родителя поглядели на Олянку. Наверно, ждали они вскорости сватов к старшей дочке, а что она могла им сказать?! Душа рвалась и металась, пташкой перелётной стремилась к Радимире...
Ночь принесла наконец освежающую прохладу. С мыслями о женщине-кошке закрыла Олянка глаза...
А открыла их уже на залитой лунным светом лесной полянке. Огромные старые деревья окружали её тёмной стеной, молчаливые и что-то знающие. Что за тайну оберегали они? Не несла ли она сердцу Олянки горя горького?..
— Олянушка, голубка моя...
Девушка встрепенулась, обернулась на голос. Радимира стояла перед ней без кафтана, в одной вышитой рубашке, подпоясанной кушаком, и голубоватое серебро лунного света делало её лицо грустным и бледным. Обмерла Олянка, будто ледяным панцирем скованная: ещё до того, как уста женщины-кошки заговорили, она знала ответ...