Слава богу, что хоть это Зойка знала: измена, каким бы стихийным бедствием она ни вызывалась, все та же измена.
— Уходи, — сказала Зойка, — и ничего не надо объяснять. Зачем ты мне все это рассказываешь, зачем тебе нужно оправдание?
Ему не нужно было оправдание, ему не хотелось уходить. Но пути назад уже были отрезаны, и пришлось уйти.
Зойка довольно спокойно перенесла его уход и слова врача, что беременна, что будет ребенок, выслушала стойко. Серафим Петрович не заметил перемен в своей приемной дочери, даже подивился, как она спокойно, словно не о бывшем муже, говорит о Толике, и так же спокойно, без волнения и страхов, приближается к тому, чтобы стать матерью.
Перемена в Зойке произошла более глубокая и на всю жизнь. Внешне эта перемена не отразилась, ее не почувствовал не только Серафим Петрович, даже сама Зойка. Только с годами она разобралась, откуда у нее это неверие в свое личное счастье и вообще в постоянство чувств. Даже провожая на улице взглядом свадебную «Волгу», везущую из загса молодых, она говорила мысленно: «Конечно, сейчас вы счастливы, но на какой срок?»
Матерью она оказалась трудолюбивой, но, как определил Серафим Петрович, малоэмоциональной. Стирала, варила, возила в коляске ребенка в детскую консультацию на осмотры, и при этом никакого умильного щебета вокруг ребенка, никакой чрезмерной паники, когда тот заболевал.
Серафим Петрович как мог возмещал этот пробел, тетешкался с мальчиком, агукал, пел, тряс погремушками, чем неизменно смешил Зойку. Она помнила, как нелюдимо вел себя Симочка, когда родился у него племянник Дима, и удивлялась, что он так переменился. Серафим Петрович объяснял это просто: «Я его люблю. Димку все любили, а этого только я». Получалось, что и мать недостаточно любит своего сына. Это было не так, она его, разумеется, любила, но не было у нее еще потребности это выразить.
Бывает, что человек долго, а иногда до самой смерти живет не свою, а какую-то случайную жизнь. Зойка влетела в замужество по детскому своеволию, потом стала матерью, не будучи еще готова ею стать. Ребенок не просто отрезал от нее прежнюю девичью беззаботную жизнь, он потребовал неимоверных трудов. Серафим Петрович со всей своей любовью к маленькому Мише был плохим помощником. Внешне все выглядело благополучно: большая квартира, красивая кроватка у малыша, множество игрушек, резиновая ванночка для купания, манеж, но не было никого, кто бы хоть на час сменил ее возле ребенка, даже в детскую кухню и в магазин Зойка ходила, катя перед собой коляску. Бессонные ночи, постоянная суета с кастрюльками, стиркой, купанием, а главное, замкнутость жизни, когда, казалось, никого и ничего у нее не осталось, кроме ребенка и изнурительного вокруг него кружения, привели к нервному срыву.