Дочка родилась тоже двадцать четвертого марта, но это был холодный день. Под окнами родильного отделения протоптали в снегу узкую дорожку отцы и родственники, двигаясь по ней гуськом туда и обратно. Окна в больнице были наглухо закрыты, форточки затянуты марлей. Нолик тоже ходил по этой дорожке, забегал греться в вестибюль, ждал неизвестно чего, потому что уже знал, что родилась девочка. Передал жене цыпленка и банку с компотом, приготовленные тещей, получил записку: «Чувствую себя хорошо. Девочку еще не приносили».
Рождение дочери совпало с защитой его дипломного проекта. Он был уже, по выражению тестя, «на ногах». Катя защитилась годом раньше и тоже была «на ногах». Теперь Арнольд Костин ждал перемен в своей семейной жизни, верней, начала этой жизни. В доме жены его семейная жизнь никак не начиналась. Катя была единственной дочерью, на которой сосредоточилась вся жизнь родителей. Нельзя сказать, чтобы на нее, как говорится, дышали, этого не было, к дочери родители относились довольно безжалостно: с детства на ней лежала половина домашнего хозяйства, мать только готовила, всем же остальным ведала Катя. У нее был спокойный характер, она была послушной, терпеливой дочерью и — теперь уже не услышишь такой похвалы — кроткой женой. Бог весть что должно было произойти, чтобы они расстались. Но это «бог весть что» произошло и задушило их так и не начавшуюся семейную жизнь.
Напрасно директор ломал голову, с чего это приклеилось к главному инженеру прозвище — Нолик. Прозвища не было, а было уменьшительное от Арнольда имя, которым его звали в детстве и до сих пор называли приятели.
Нолик не сразу понял уклад жизни Катиных родителей. Поначалу они ему казались то хитрыми, то ограниченными. Когда же понял, запротестовал. Благотворительностью можно заниматься, когда у тебя что-то есть. А у тестя пенсия с гулькин нос, у тещи — вообще инвалидная. И при таких-то доходах — игра в помощь другим. Отправлялись пятерки детям Вьетнама, в фонд Мира, слались телеграммы знаменитым, но лично им не известным юбилярам. Нолик этого выносить не мог. И не только потому, что все эти копеечные расходы никакого значения для дела мира не имели, а юбилярам телеграммы не прибавляли славы и радости, а потому что велась эта старческая благотворительность за счет других: его и Кати. Это они платили за квартиру, покупали продукты и вообще оплачивали все расходы. Тесть же, Андрей Мелентьевич, пописывал письма, путешествовал по разным учреждениям и, когда хозяин кабинета, у которого он добивался приема, недоуменно спрашивал: «А кто вам эта Анастасия Петровна Бондарева?», — тесть отвечал: «Никто. Я ее и в глаза не видел. Но человеку надо помочь».