Анечка училась уже на четвертом курсе, когда Зинаида наконец-то обратила на нее свое внимание. Приехала и в тот же день отвела Анечку в парикмахерскую, самую дорогую, при гостинице «Интурист». Потом за два вечера сшила ей платье балахончиком, со сборкой на груди, повела в обувной магазин, доложила к Анечкиной стипендии собственную пятерку и купила ей самые модные туфли.
— Вот теперь, когда ты стала похожа на человека, — сказала Зинаида, — с тобой можно разговаривать.
На высоких каблуках ноги стали другими, и голову с коротко подстриженными волосами ей словно другую приставили. Анечка почувствовала, какая она под платьем-балахончиком тоненькая и легкая, почувствовала свою молодость, красоту и ужаснулась, что не будь Зинаиды, она бы так и бегала в болгарских джинсах и в кофточке, связанной мамой из шерсти по три пятьдесят за моток.
Оттого, что старые отец и мать не вели абстрактных разговоров о жизни, заботились только об Анечкином здоровье, о еде, чистоте и тепле, все, что слышала она вне дома — в школе, в пионерском лагере, потом в институте — о чести, честности, щедрости, преданности, смелости, входило в нее незамутненным светом одной-единственной идеи: она так и будет жить, и никто ей в этом помешать не сможет. Зинаида, разрушившая одну из формул, усвоенных Анечкой: «Не платье красит человека», — вызвала из глубин ее знаний другую формулу: «В человеке все должно быть прекрасно…» Она радовалась своему новому облику и в благодарном чувстве к сестре приняла на веру ее слова:
— Ты погибнешь, если не вырвешься из этого мещанского болота, называемого родительским домом. Ты и личной жизни не увидишь. Тот, кого ты полюбишь, женится не на тебе, а на всей нашей старозаветной семейке. Такое вот у тебя приданое. А на работе что ждет? Ведь каждый год твой институт поставляет таких, как ты, маменькиных дочек, не желающих никуда уезжать. И сядешь ты в комнату, где пятнадцать столиков, и забудешь ты свою химию, и технологию, и все остальное, чему тебя учили. Придешь на сто двадцать и на пенсию уйдешь с той же зарплаты.
Пенсия никак не волновала Анечку, как и муж, который испугается ее «приданого». Она услышала в словах взрослой сестры другое: не будем судить родителей, но и жизнь их повторять не будем. У них просто жизнь, а нам нужна судьба. У Анечки заныло сердце. Конечно же ей нужна судьба, трудная, яркая, своя собственная.
После четвертого курса она поехала на практику в тот город, где жила Зинаида. И когда директор хлебокомбината Федор Прокопьевич Полуянов сказал ей: «А что, Анечка, если пошлем на вас через полгодика запрос в министерство, ведь не отвертитесь», — она вспыхнула и ответила, что мечтает об этом.