Белка, не оборачиваясь, странно улыбнулась, но он не увидел. Просто почувствовал, что она снова подслушала его мысли, жмурясь от удовольствия и отправив в ответ не менее четкую волну обожания, нежности, понимания и благодарности. Настолько яркую, что он поспешно прикрыл веки, чтобы никто не успел заметить бешеного блеска его стремительно разгорающихся глаз. Знакомого, красноватого отсвета знаменитого Огня Жизни, которым так славился весь его Род. Вот только мало кто знал, что этот Огонь давно не был его проклятием, давно присмирел и подчинился, не бушевал вовне без желания хозяина. Он действительно стал послушен. И лишь иногда, изредка, когда чувства всколыхивали его горящую душу, прорывался на поверхность такими вот спонтанными пожарами.
Правда, теперь в них больше не было ненависти.
Открыв поутру глаза, Линнувиэль некоторое время бессмысленно смотрел в низкий деревянный потолок, силясь сообразить, где он и как сюда попал из своих покоев в Темном Лесу, но быстро вспомнил, где находится, и вдруг со странным чувством подумал, что чуть не впервые за последнюю неделю смог нормально выспаться.
Вообще-то Перворожденным совсем не свойственна бессонница или иные проблемы, связанные со сменой дня и ночи, как порой случалось со смертными. Им вполне хватало пары часов, чтобы отдохнуть, а потом без устали трудиться несколько суток кряду, не потеряв при этом ни силы, ни скорости, ни желания работать. Однако последние несколько дней выдались настолько утомительными, а ночи — такими беспокойными, что он почти не сомкнул глаз. Сперва тревожился по пути в Пределы. Затем, благодаря коварным Стражам и проклятой зубастой скотине с желтыми глазами, издергался больше, чем мог себе представить. А после, в довершении всех недавних проблем, был вынужден терпеть рядом с собой совершенно безбашенного полукровку, у которого рот, казалось, не закрывался ни на миг. И оттуда все время сыпались какие-то гадости: о жалком остатке былого величия бессмертных, о все возрастающей роли человечества, о премудрых гномах, которые в своих подземельях давно не просиживают штаны, а (как оказалось) уже давно испросили разрешения у лорда Торриэля и теперь с азартом копаются в недрах какой-то здешней горы, явно рассчитывая на хорошую добычу. О бессмертных, которых на самом деле довольно просто убить, об их родовых перстнях (его даже спросили, не в заднице ли прячет такое сокровище!!), о том, насколько Стражи превосходят этих самых бессмертных…
Всего за двое суток Хранителя Знаний беспощадно унизили, обсмеяли, не раз вдоволь поиздевались, совершенно открыто наслаждаясь полнейшей безнаказанностью. Испортили славный доспех, потому как, натертый соком какого-то растения, он вдруг потерял блеск и стал отвратительно скрипеть при каждом движении. Затем была эта мерзкая песня, после которой у него еще несколько часов сами собой сжимались кулаки, а внутри полыхал Огонь искренней ярости. За ней — гнусные намеки на то, что слова в «Откровениях» вовсе не так далеки от истины, как принято считать. Потом вдруг выяснилось, что наглый сопляк — не просто человек, а презренный полукровка, которого, как ни хотелось, нельзя даже пальцем тронуть. А поутру, когда буря, казалось бы, только-только улеглась, этот дрянной сопляк насовал одуванчиков ему в уши. Какие-то дрянные одуванчики, можете себе представить?!! Линнувиэль так устал от бесконечной, постоянно копящейся внутри злости, что сам не понял, каким образом вышло, что он не заметил опасности. Но факт в том, что остальным такого «счастья» испытать не пришлось: больше никого из Темных дрянной человечек не тронул. То ли побоялся, то ли (что более вероятно) просто не успел. И это несказанно раздражало.