Он это знал. А потому бежал сквозь черный и подозрительно молчаливый лес почти наугад. Вслепую, ориентируясь лишь на едва уловимый аромат ее кожи и бешеный грохот своего второго сердца, которое тоже никогда не ошибалось. По крайней мере в том, что касалось его двуликой, невероятно ловкой, коварной и порой неуловимой, но горячо любимой пары.
Лишь вылетев на берег незнакомого озера, казавшегося под беззвездным небом совсем черным, Таррэн смог слегка перевести дух и жадно оглядеться. Но больше ничего сделать не успел: в шею предупреждающе кольнуло, а под левую лопатку, как когда-то давно, уперлось что-то холодное и очень острое.
— Замри, — шепнул на ухо знакомый голос, и он послушно обратился в камень. И неподвижно стоял, сгорая от внутреннего жара, даже тогда, когда ловкие пальчики избавляли его от ножей, бесцеремонно отстегивали ножны, сдергивали с широких плеч ненужную куртку, а затем распахнули рубаху и ловко пробежались по почти горящей коже. Он послушно терпел. Только грудная клетка бурно вздымалась, выдавая его с головой, да глаза бешено светились в темноте, как два неистово бурлящих кратера.
— Знаешь, иногда твоя сдержанность только мешает, — промурлыкала Белка, игриво пощекотав ему горло своим клинком. — Стараешься, стараешься… спинкой к тебе поворачиваешься… изгибаешься, как лоза… прямо устала намекать! А ты все равно упрямишься, бессовестный! Пришлось шишечками добавлять, дурачок, чтобы ты понял… хотя, может, в чем-то ты и прав: после небольшого отдыха чувства становятся гораздо острее… проверим, любимый?
Таррэн блаженно зажмурился, запоздало понимая, что видел ТЕ руны далеко не случайно. Что снова поддался ей, безнадежно проиграл, как и всегда, но (Торк возьми!) сегодня это было ужасно приятно. Ах, она маленькая, хитрая бестия! Ехидная кошка, вздумавшая испытывать его терпение на прочность!
Он в который раз восхитился ее коварством, позволившим водить его за нос весь долгий день, и с чувством покачал головой. Знала… все знала, маленькая хмера! Видела каждый раз, когда пытливо заглядывала в его глаза! До дна его видела даже без уз и все-таки добилась своего. А сейчас он, наконец, понял все и охотно сдавался — стремительно развернулся вокруг своей оси и жадно прильнул к подставленным губам, одной рукой притягивая к себе податливое тело, а ногой отпихивая подальше выроненный ею нож.
«Моя… Белка, ты только моя!»
— Навсегда, — слабо улыбнулась она и покорно закрыла глаза, когда нестерпимое алое пламя сошло с его рук и жадно заключило ее в горячие объятия.
Он вернулся в лагерь лишь поздним утром, когда и роса уже подсохла, и птицы проснулись, и Темные эльфы успели забыть о блаженной ночной тишине, а теперь хмурой компанией собрались возле вяло потрескивающего костерка и мрачно следили за тем, как Белка деловито собирает свои вещи.