— Именно это мне и нравится. Главное — суметь распутать дело раньше сыщика.
— Я бы предпочел, чтобы автору хватило смелости написать про то, как убийца уходит безнаказанным и оставляет всех с носом.
— Что за мысли? На тебя совсем непохоже!
— Пройдет еще несколько дней — и вообще все изменится до неузнаваемости, старина.
— Если все так безнадежно, зачем ты теряешь время и натаскиваешь племянника?
— Разве ты не веселился, слушая про его подвиги?
— Признаться, ты здорово меня рассмешил.
— Наверное, спрашивать об этом глупо, но скажи: кто вспомнит через несколько лет о нас, о нашей работе? Ты хоть думаешь иногда о том, сколько профессий исчезло без следа? Кто теперь вспоминает о профессионалах былых времен, об их трудолюбии? Взять хотя бы фонарщиков, славных ребят, веками освещавших города. С вечера до утра они сновали по улицам со своими шестами. Я вот думаю: сколько километров тротуаров освещал один такой фонарщик? К концу своей трудовой жизни он наматывал несчетные тысячи миль! А теперь их ремесло ушло в небытие, погасло, как пламя в фонарях, еще при жизни последних из них. Сколько осталось тех, кто знает, что они вообще существовали? Хотя, если хочешь знать, в Индии до сих пор сохранилось много лифтов вроде нашего. И мой племянник, вернувшись туда и войдя в такой лифт, обязательно вспомнит меня. А пока он будет меня помнить, я буду существовать. Для этого я и стараюсь — чтобы выиграть немного времени, прежде чем кануть в неизвестность.
Ривера, слушая коллегу, становился с каждой секундой все серьезнее:
— Признайся, пока я глотаю детективы, ты, часом, не сочиняешь стишки?
Дипак пожал плечами. Ривера поманил его пальцем.
— Хочешь, чтобы я поправил тебе подушки?
— Отстань ты от моих подушек! Ты вот что, возьми вон из того шкафа мою форму. Отнеси ее отутюжить, потом отдай племяннику, это будет правильным завершением его стажировки. Скажи ему, что эту форму носил Антонио Ривера, отдавший своему ремеслу тридцать лет. Повторяй ему мое имя, пока он не заучит его наизусть.
— Можешь на меня рассчитывать.
— И не забывай приносить мне конфеты.
Дипак подошел к кровати, потрепал Риверу по плечу, забрал из шкафа униформу и ушел.
Хлоя повесила трубку. Ей звонил отец — предупреждал, что вернется поздно. Когда ее мобильный зазвонил снова, она, увидев, что это Джулиус, не стала отвечать и взяла книгу.
В главе, которую она читала, повествовалось о дружеском пикнике на лужайке Томпкинс-сквер.
Она прервала чтение и задумалась. Ей очень не хватало ее квартирки в Ист-Виллидж и много чего еще. Как она любила делать покупки в магазинчике деликатесов на углу Авеню B и 4-й улицы, лакомиться мороженым на 7-й улице, заглядывать в антикварную лавку на 10-й улице, делать маникюр за 15 долларов у китаянки, копаться в старых книгах в чудесном букинистическом магазине Mast Book на Авеню A! А винный подвальчик в нескольких шагах оттуда, а Goodnight Sony — ее любимый бар! Она могла бы бывать везде, кроме разве что подвальчика — уж больно узкая там дверь. Ей недоставало не только всех этих мест: перебраться в другой район значило изменить всю жизнь. Когда она последний раз провела вечер в компании друзей? Сколько из них навещали ее в больнице? В первые дни от визитеров не было отбоя — а все телевидение, сообщавшее о случившемся во всех подробностях. В следующие недели, когда участь виновников стала интересовать публику больше, чем положение пострадавших, поток поредел, а под конец ее уже никто не навещал. Нью-Йорк жадно ловил более свежие новости.