Превозмогая томящее меня нетерпение, я наконец медленно вынул меч из ножен. Ничего подобного мне до сих пор видеть не приходилось. Клинок был, по сути, прямым, но прямым он не был. Он, словно волна, очень плавно изгибался сначала – вниз, затем – вверх, так что острие его в итоге смотрело прямо вперед. Длина клинка была равна длине моей руки до кончиков пальцев. Часть его, изгибающаяся вниз, начинаясь от рукояти, была значительно более длинной и имела небольшую ширину. Когда же изгиб поворачивал вверх, ширина немного увеличивалась, затем опять очень плавно уменьшалась, сходя на нет к острию. Я вдруг с содроганием представил, насколько легко он войдет в тело врага при колющем ударе, отметив, что сильно изогнутые наши шамширы совсем не годятся для таких ударов. Толщина клинка в обухе составляла всего лишь полпальца, резко сужаясь к лезвию. Острота же его была просто поразительной – казалось, он мог разрезать одним лишь прикосновением. Плоское пространство занимала странная роспись, состоящая из последовательно расположенных загадочных изображений, для письменных символов – слишком сложных, для картинок – слишком непонятных. Рукоять также была расписана совсем уж непонятными рисунками, среди которых, впрочем, имелись совершенно четкие человеческие фигурки, воздевшие руки к небу. Я благоговейно взирал на удивительный клинок и все больше убеждался в том, что имя «загадка» действительно подходит ему больше, чем любое другое.
Так незаметно подошел конец дня. Гости стали расходиться по отведенным им покоям, чтобы предаться отдыху до завтрашнего продолжения пира. Я же отправился к своему домику, где меня ожидало море телесных услад. Но мысль о них вдруг показалась мне столь кощунственной, что я остановился. Странное стремление вдруг обуяло меня: мне захотелось походов и сражений, ослепительной бранной славы и блестящих подвигов, свершение которых граничило бы со смертью. Ведь я – воин! Я покинул родной дом, чтобы служить повелителю на поле битвы, и сегодня я на чудесном клинке поклялся ему в этом. Я вспомнил ту ночь, когда бился бок о бок с халифом. О, если бы тогда со мной был этот меч!.. И совершенно бессознательно я выхватил его из ножен…
Я уже привык к странным чувствам, возникавшим у меня в последнее время, но то, что я почувствовал сейчас, даже испугало меня. Мне почудилось, что рука моя странным образом удлинилась, превратившись в смертоносное жало скорпиона. Удивительно удобно лежащая в ладони рукоять словно срослась с пальцами и стала такой же гибкой, как и они. Пальцы, казалось, проникли внутрь клинка, ибо я чувствовал его до самого кончика. Меч стал как бы частью моего тела. Не помня себя, я стал совершать различные движения, выпады и наносить удары в воздух, сражаясь с воображаемыми врагами. Легкость, стремительность и точность, с которыми я это делал, а также изощренность ударов, с одной стороны, поражали меня, с другой – доставляли невероятное наслаждение, гораздо большее, чем объятия наложницы в опиумном дыму. Мои глаза, рука и меч сейчас были одним целым. Они работали удивительно слаженно, четко выполняя каждый свою работу. При этом мои движения и фигуры были столь замысловаты, что до них едва ли додумались бы самые опытные воины, обучавшие меня, и уж тем более я сам. Не иначе как сам меч в моей руке подсказывал их телу помимо моей воли.