К тому времени я уже не первый год знал Элвина и привык к его не совсем заурядной внешности. Собственно говоря, к тому времени, о котором идёт речь, мало кто во всём Берге не знал про "малого со свечной фабрики". Но даже и до сих пор мне иногда приходилось наблюдать реакцию людей, встречавших его впервые. Всякий, кто хоть краем глаза видел Элвина, сразу отмечал, что парень немножко странный. Когда же этот человек приглядывался повнимательнее, он тотчас менял своё мнение и заявлял, что парень ОЧЕНЬ странный.
Взлохмаченные золотистые волосы длинными вьющимися прядями ниспадали на высокий чистый лоб, почти достигая больших светло-голубых глаз... один из которых был раза в полтора больше другого. Само лицо, украшенное по бокам широкими кривыми ушами, было круглым, словно блин, с красующимся посреди него маленьким вздёрнутым носом. Спина мальчика могла похвалиться весьма заметным горбом, а вся фигура его как бы заваливалась на правый бок, в результате чего правая рука, почти достигающая колена, казалась существенно длиннее левой. Или она и в самом деле была длиннее? Образ довершал финальный штрих - выпирающая куда-то вбок нижняя челюсть и торчащие наружу кривые зубы.
Возможно, именно из-за устройства этой челюсти при взгляде на Элвина возникало впечатление, что с его лица никогда не сходит глупая, но в то же время добрая и жизнерадостная улыбка. Впрочем, может статься, это и в самом деле была настоящая улыбка, а вовсе не иллюзия. Ведь Элвин действительно был очень добрым и жизнерадостным ребёнком. Хотя мало кто из его знакомых мог это оценить.
Разумеется, примечательная внешность была первым, что бросалось в глаза при встрече с мальчиком, но люди не потому сторонились его... Только один Фламболл из жалости и врождённого чувства такта называл своего младшего сотрудника "непосредственным". Остальные не были столь аккуратны в выражениях и без лишнего стеснения использовали такие слова, как "тронутый", "полоумный", "прибабахнутый" или ещё что похуже.
Начиная с самого раннего детства за Элвином наблюдалось немало случаев не совсем адекватного поведения. Самый памятный эпизод произошёл, когда ему было восемь лет. Однажды мальчик присутствовал на главной площади, где проходило торжественное выступление городского главы, посвящённое открытию нового театра. Выступление получилось ярким, эффектным и очень запоминающимся. Запомнилось оно, впрочем, не благодаря своей яркости и эффектности, а благодаря тому обстоятельству, что на протяжении всей речи на брюках господина бургомистра, на самом интересном месте, у всех на виду красовалась огромная рваная дыра. Так и осталось неясным, где и как бургомистр успел порвать брюки и почему никто из его ассистентов до последнего момента ничего не заметил. Однако публика, к которой он обращался, прекрасно всё заметила и большую часть времени провела, сдавленно шушукаясь и шёпотом обсуждая новую прореху в авторитете градоправителя. Вслух, разумеется, никто ничего не сказал. Никто, кроме Элвина.