Скоро мы с Генри стали проводить вместе примерно столько же вечеров, сколько и порознь. Он часто спрашивал у меня совета, и это одновременно удивляло и льстило мне. В тот период у него был конфликт с сестрой (ее муж одолжил у Генри деньги на то, чтобы открыть ресторан в Нью-Хэмпшире, и Генри вся эта затея начинала казаться все более и более сомнительной), так что мы с ним обсуждали даже то, как поступить ему в сложившейся ситуации. Только через несколько месяцев я поняла, сколько у Генри было друзей, с которыми он мог откровенничать так же, как со мной. Конечно, со мной он встречался чаще, чем с остальными, но, наверное, лишь потому, что я была доступнее. Еще я не совсем понимала, почему он решил, что я именно тот человек, который может дать дельный совет. Я же, в свою очередь, настолько серьезно относилась к его проблемам, так старалась найти необходимое решение, что после этого у меня иногда начинала болеть голова. Мы не только обсуждали его отношения с сестрой и зятем, но и довольно часто говорили о новом начальнике Генри, директоре консалтинговой фирмы (Генри считал его полным идиотом), а также о Дане. Генри взбрело в голову, что он сам виноват в том, что несколько его последних романов оказались неудачными, поэтому был твердо намерен сделать все, чтобы на этот раз не проколоться. Мне же казалось настолько очевидным, что у него ничего не выйдет, что я даже и не пыталась переубедить его. Насколько я могу судить, он достаточно скоро сам это понял.
Как-то раз в конце сентября (к тому времени я уже прожила в Чикаго три недели) мы с Генри и его другом Билли отправились в Милуоки на встречу «Брюерс» и «Кабс». Признаться, я даже не знаю правил игры в бейсбол, но Генри сам купил мне билет за свои деньги и настоял, чтобы я поехала с ним. На стадионе Билли пообещал, что за каждое очко, которое заработают «Кабс», он съест хот-дог. После пятого хот-дога у него скрутило живот, а после седьмого он уже не мог следить за игрой. Парень просто сидел, упершись локтями в колени и уткнув лицо в ладони.
После игры, когда мы поехали домой в Чикаго, Билли заснул на заднем сиденье, а мы с Генри слушали по радио рок-музыку. Стоял один из тех тихих приятных вечеров, которые часто бывают ранней осенью. Сначала мы обсуждали ситуацию с сестрой Генри, потом говорили о новом доме, который строят около его жилья. О Дане мы не вспоминали, потому что разговоры о ней стали для меня просто невыносимыми. Они либо приводили меня в возбуждение, либо мне от них становилось грустно, а тот вечер был тихим и спокойным. Я высунула руку из окна, встречный ветер давил на ладонь, и в ту секунду я почувствовала, что никогда и никого не смогу любить сильнее, чем люблю Генри. Мне нравилось, что он спокойно и уверенно ведет машину; что на стадионе он купил мне гигантский палец, которыми размахивают болельщики на трибунах; что для него было важно, чтобы я поехала с ним на игру и что он