Мама откладывает полотенце.
– Дорогая, я понимаю, что ее смерть тебя очень расстроила. Но не надо зацикливаться на этом. К тому же, никто не вправе судить о словах скорбящей матери.
Ладно, я-то вправе. Потому что я знаю, что эти слова – чушь собачья. Но я не могу заявить об этом, потому что я не рассказывала о своих новообретенных способностях читать лица никому, кроме Шейна. Зачем еще сильнее пугать людей, которых любишь, или, что еще хуже, заставлять их смущаться, когда ты рядом? Я крепко стискиваю руки.
– Просто хотела убедиться, что мы не пропустили ничего важного.
Мама говорит:
– Мы все хотели бы, дорогая. В «Nova Genetics» и в CDC[10] исследователи неустанно работают над лекарством. И на них мы должны возложить все надежды.
Я отчетливо улавливаю мамины эмоции. Она отчаянно пытается поверить в науку, которая может подарить мне исцеление. И ей приходится справляться с гневом, обращенным на доктора Стернфилд.
Только ради нее я говорю:
– Ладно.
Но мой собственный гнев только разгорается с новой силой. Нарезая болгарский перец, я все сильнее утверждаюсь в мысли, что мне надо обязательно поговорить с мамой доктора Стернфилд и выяснить, что же она скрывает. Не исключено, что доктор Стернфилд оставила важные данные, а ее мать скрывает их, чтобы не дать другим еще сильнее очернить память ее дочери? А может, эти данные продадут на секретном аукционе тому, кто больше заплатит, например новостному агентству или фармацевтической компании? Ладно, это уж слишком натянуто, но, чтобы разгадать эту тайну, я должна узнать все, что смогу, о женщине, которая разрушила так много жизней.
Но заниматься этим сейчас нет времени. Мама призналась, что она попросила Эви позвать «гостей». Джек, Сэмми и я заняты расстановкой тарелок, кружек и салфеток, когда звенит дверной звонок.
Мама впускает в комнату Эбби и нескольких девочек из команды по плаванию. Эви входит сразу следом за ними, вместе с Рэйфом. Их намного меньше, чем было приглашено, но намного больше, чем я ожидала. Мои гости принесли цветы и еду, но их лица искажены тревогой.
Я не хочу испытывать дружбу, предлагая им объятия. Эви становится исключением и обнимает меня первой, а остальные смотрят на нас, вытаращив глаза. Слава богу, что на свете есть Эви.
Мы собираемся в моей гостиной, и вскоре уже болтаем и шутим, как будто я вовсе не больна, и возможно, смертельно. На самом деле у них миллион вопросов о моем пребывании в больнице и о других детях, чьи имена появлялись в новостях, в особенности о Шейне. Конечно, все держатся от меня дальше расстояния вытянутой руки, но их притягивает то, что я могу рассказать. Это странно. Пожалуй, странно – это подходящее слово для описания моей жизни в последнее время.