Улицы в Николаеве были широкими, и это понравилось Кондрату. Словно степной простор ворвался в этот город и раздвинул их.
Об этом он и сказал в трактире сидящему напротив пожилому моряку. Хотелось с кем-то поговорить. Он соскучился от одиночества. В городе у него не было ни одной знакомой души. В трактир он забежал, чтобы пообедать. Уж очень проголодался за время мотания по госпиталям и больницам, разбросанным по пригородным слободам. Нигде и следа Богданы он не нашел, а устал очень.
Пожилой моряк ничуть не удивился сказанным не к месту словам. Что-то вроде улыбки появилось на его широком, выдубленном морскими ветрами лице. Он степенно погладил коричневой от корабельной смолы ладонью седые волосы. Потрогал позеленевшую серебряную серьгу в ухе и обнажил большие крепкие зубы.
— Это его превосходительство, покойный адмирал Федор Федорович Ушаков, памяти его блаженной, повелел, чтобы ширина уличная тут была длиной в две грот-мачты и ни на фут меньше. Понял? А другие говорят, что повелел, мол, не Ушаков, а сам светлейший князь Потемкин. Но ты этому не верь. Врут! А вот батюшка адмирал Ушаков был моряк настоящий.
Закончив свою речь, моряк так энергично тряхнул своей седой гривой, что серьга в его ухе сверкнула зеленовато-серебряным блеском.
Кондрат понял, что этот седой человек солидный и бывалый. Ему захотелось его угостить. Он подозвал полового, чтобы заказать пару кружек красного вина, но тот остановил его, пребольно сдавив своей мозолистой пятерней Кондратов локоть.
— Не треба, хлопец. Не треба! Не пью я ничего, акромя водицы.
— А как же на корабле без чарки?
Моряк еще шире растянул в улыбке свой зубастый рот.
— То, хлопец, на корабле. — Он многозначительно прищелкнул языком. — То на корабле, — опять произнес он, мечтательно закатив глаза. — А ныне я на пенсионе. Понимаешь, на пенсионе.
Старик ткнул заскорузлым пальцем себя в грудь, и только тут Кондрат заметил у него на засаленном, выцветшем лацкане куртки приколотую медаль.
— За Наварин! Знаешь такой город в Греции? Вот в его гавани наши черноморцы тогда весь басурманский флот сожгли и потопили. Знатное сражение было. Я тогда на «Азове» — трехдечном корабле канониром из пушки палил. Ядром каленым в крюйт-камеру ихнего флагманского корабля угодил, он взорвался. На «Азове» я тогда с адмиралом Павлом Степановичем Нахимовым и Владимиром Алексеевичем Корниловым плавал. Нахимов чин лейтенанта имел, а Корнилов — мичмана. Вот он мне пенсион и выхлопотал. Душевные они адмиралы. Справедливость имеют к нашему брату матросу.