Ссадина на голове, хотя и подсохла, но вдруг начала нестерпимо болеть. Наперекор боли Кондрат постарался придать своему лицу беззаботное выражение. Он вошел в операционную госпиталя. Но там не было Богданы. Екатерина Александровна передала ему ключ от квартиры и сказала, что Богдана сейчас отдыхает после ночного дежурства. Он отправился на квартиру и тихо, как только мог, чтобы не потревожить отдыхающую, вошел к ней в комнату.
Богдана спала в постели. Он опустился на стул, стоящий рядом с кроватью, но через несколько минут Богдана открыла глаза, очевидно почувствовав его присутствие. Увидев его, она радостно воскликнула, но заметив повязку на его голове, решив, что он ранен, вскочила с постели и бросилась к баулу, в котором у нее хранились лекарства и перевязочные средства.
— Ты ранен? С этим шутить нельзя, — тревожно сказала она.
— Да не обращай внимания, это ерунда, просто царапина, заживет.
— От этих царапин у нас в госпитале каждый день умирает несколько человек. Знаешь, что такое госпитальная гангрена или антонов огонь? Не дай Бог! Произойдет заражение и его уже не остановишь. Сам Николай Иванович Пирогов помочь ничем не сможет.
И сколько Кондрат ни убеждал ее не волноваться из-за этой ничтожной раны, для Богданы все его доводы оказались неубедительными. Она сняла повязку с его головы, осмотрела рану, быстро разогрела воду, побрила волосы возле раны, промыла ее, продезинфицировала какими-то жгучими снадобьями, потом перевязала. Заставила выпить склянку какого-то очень неприятного на вкус лекарства. Затем, невзирая на все протесты Кондрата, уложила его в кровать, где только что отдыхала сама. Под его раненую голову заботливо подложила подушку.
— Отдыхай. Закрой глаза и постарайся заснуть, — голос у Богданы стал строгим и убедительным. Кондрат почувствовал, что он никак не может ее ослушаться. Он попробовал закрыть глаза, но все же заснуть никак не мог. Ему хотелось смотреть на сидящую рядом Богдану, и он не выдержал, стал это делать украдкой. Она заметила это и поняла, что он все равно не уснет, усмехнулась, придвинула стул ближе к кровати и положила свою холодную ладонь на его горячий лоб. Ему показалось, что боль от раны утихает. По всему его телу разлилась какая-то блаженная, успокаивающая радость. Вдруг она сказала:
— Знаешь, Кондратушка, а я все же очень глупая была. И сейчас простить себе не могу за это.
— О чем ты? — не понял он ее.
— Да вот упрекаю себя за то, что столько времени знать о себе не давала. Вот ведь какая на меня дурь нашла.
— А все же почему?