.
— Так на то была государева воля, — назидательно сказал генерал Облоевский. Он снисходительно взглянул на мичмана.
— Совершенно справедливо, на то его державная воля, — подкрепил слова генерала кавалерийский генерал Парханов.
— Это, конечно, бесспорно его право. Без этого порядка не будет, — неожиданно согласился Кондрат. — Но все же, господа, нельзя не пожалеть, что он до конца не осуществил своего обещания.
— То есть не дал крестьянскому сословию безвозмездно ограбить нас, землевладельцев. Вот оно в чем собака зарыта, — саркастически прокомментировал Евсей Казимирович.
— Да вы настоящий материалист, оказывается. У вас вожделение на помещичью неприкосновенную собственность. Вожделение, — смакуя это слово, весело поддержал его широко взметнув брови, Роман Сидорович Парханов и тут же незаметно подмигнул Кондрату, как бы говоря, «извини, брат, что я тоже тебя лягнул, но ничего не поделаешь».
— Нет, ваше превосходительство, вы ошибаетесь. Я никакой ни материалист, я тут единственный из безземельного сословия. Никаких земельных угодий или имений мне не надобно. Их не было ни у меня, ни у моих предков — вольных казаков, степных рыцарей, род наш идет от дружинников самого киевского князя Владимира Красное Солнышко вплоть до запорожцев. В нашем роду землевладельцев называли гречкосеями. Кроме острой сабли да ретивых коней у меня никакого другого имущества не было. Как же я могу испытывать вожделение к помещичьей земле? Нет, господа, есть в мире нечто высшее, чем ваша «священная собственность»! Гораздо выше и даже нужнее. Освобождение крестьян, конечно, великое дело, но оно, как пишет Аксаков, только половина великого дела. Самое главное — это духовная свобода. Свобода слова.
— Э, да вы, мичман, оказывается, великий философ, — воскликнул Евсей Казимирович.
— Так сказать, доморощенный Платон, — попытался сострить Иосиф Петрович.
Его плосковатая острота пришлась кстати. Многие улыбнулись, а хозяйка, Ольга Константиновна, даже рассмеялась. А Кондрат тем не менее продолжал спор.
— Собственно, я тут выскажу даже не свои мысли, — подчеркнул он, — опять же из статьи в той же газете. Духовное освобождение человека дает ему свободу говорить все, что он думает, свободу мысли, ну и, конечно, ее свободно раскрыть в печатном слове. Вот только тогда человек перестанет быть рабом. Ведь никто, никакой мудрец не имеет права запретить человеку думать и говорить то, что он думает.
Сказанное им было непривычным, казалось дерзостным. Кавалерийский генерал Роман Сидорович даже лихо присвистнул, а тучный Евсей Казимирович, потеряв самообладание, демонстративно поднялся и, печатая шаги, вышел из зала.