Нахимов и Корнилов не боялись смерти. Они, не снимая своих золотых эполет, каждый день бесстрашно выходили под пули на бастион.
Тут Кондрат многозначительно глянул на золотые эполеты сидящих перед ним генералов и какая-то злая боль защемила его сердце.
— Недавно, господа, я был в Одессе. Меня поразило, что там называют, вопреки истине, основателями города чиновников в генеральских и адмиральских эполетах. Один из таких, например де Рибас, надел на себя адмиральский мундир, который получил за то, что он выгодно женился на женщине намного лет старше себя, на близкой фрейлине государыни Екатерины. А некоторые тоже сделали карьеру не за подвиги, а за дела, не имеющие ничего общего с доблестью.
Эти господа умели очень ловко на войне беречь свои особы, так что за долгие годы умудрялись не только ни разу ни быть раненым, но даже не получить и малейшей царапины. Дрались и умирали от ран украинские казаки и русские солдаты!
На такие слова сидящие перед ним высокие чины среагировали мгновенно протестующими возгласами. А старший из генералов, седобородый, дородный Евсей Казимирович Облоевский, прервал его речь не очень корректно:
— Мы ведь тоже военные люди и тоже, как вы, порох нюхали, кое-что тоже знаем, лучше расскажите… э… э, господин мичман, как вы относитесь к недавнему убийству революционерами-преступниками государя императора. Только правду, если, конечно, не боитесь.
Вопрос был очень скользкий, может, даже провокационный. Кондрат спокойно улыбнулся.
— А чего тут бояться? У меня, господа, страх в Севастополе на бастионах расстреляли. За то, что убиенный государь император крестьян от неволи освободил, — честь ему и хвала. А вот коли бы он крестьян с землей освободил, то было бы, наверное, честнее и лучше.
— Вот смотрите какой вы, мичман! На вашего брата и не угодишь, — с досадой ответил Евсей Казимирович.
— А вы, ваше превосходительство, подождите, я главное свое недовольство к покойному государю еще не высказал! — воскликнул Кондрат.
Наступила пауза.
— Что ж, говори, — махнул рукой генерал Облоевский, как-то беспомощно обведя грустными глазами присутствующих — не то ища себе сочувствия, не то как бы оправдываясь…
А Кондрат как ни в чем не бывало продолжал:
— Собственно сейчас, господа, я выскажу мысли, с которыми познакомился много лет тому назад в газете «День». Эту газету издавал господин Иван Сергеевич Аксаков. Тогда государь император пообещал не только отмену крепостного права, но и дать народу свободу слова и совести. Свободу печатного слова. Вот господин Аксаков имел неосторожность поверить такому обещанию и написал об этом тогда в своей газете. Написанное им запало в мое сердце