— Но я механиком стать хочу, а не молотобойцем. Кроме того, уговор дороже денег, и, заметьте, господин Скаржинский камергер — с ним шутки плохи.
Упоминание о чине господина Скаржинского сразу как бы отрезвило Фока. «Он, видимо, еще и не глуп», — решил про себя мастер.
— Жаль, что тебе не подходит мое предложение, — сказал он Кондрату. — Что ж, иди к станку, зачищай заусеницы.
«Эдак он меня всю практику на зачистке заусенец продержит. А ведь не для этого меня сюда привели». И Кондрат решил сразу постоять за себя.
— Меня сюда, господин Фок, прислали, чтобы я с механизмами знакомился. Особливо с кривошипным, да и золотниками парораспределителя и цилиндрами, — сердито, словно он был не учеником, а мастером, сказал Кондрат. — Так мне повелел сам господин камергер.
Громкий голос Кондрата пробрал Фока. Никто уже много лет так непозволительно громко не говорил с ним. Лицо мастера стало пунцовым от гнева. Он был готов поддаться своему порыву и выгнать ученика из мастерской. Но потом подумал и взял себя в руки. Ведь за этим здоровилой-юнцом стоял его благодетель, сам камергер. Опрометчиво сориться с начальством такого ранга.
Карл Фок подавил свой гнев, поправил очки и сказал спокойно:
— Раз так, иди вон туда, где лежат цилиндры. Разбери их и помой детали в керосине.
Так началась учебная страда-практикум будущего механика в мастерских.
Трудовой день в мастерских начинался ровно в шесть часов и продолжался до самых сумерек с получасовым перерывом на обед. Многие рабочие, чтобы не опоздать и не быть за это оштрафованными Фоком, приходили на работу намного раньше. Сам Фок тщательно следил за тем, чтобы не было опозданий. Он установил самую строгую дисциплину. Не нарушал ее и Кондрат. Он втянулся в трудовой ритм мастерских. Даже не ходил похлебать щей — так увлекла его работа: сборка хитрой машины, тщательная подгонка заменяемых деталей. В его сознании все механизмы и их части превращались в единый гармоничный механизм, созданный мыслью его создателя. Ему казалось, что такую же машину он и сам мог бы придумать и построить.
В мастерской стояла такая чадная духота, что даже у него к концу бесконечно долгого рабочего дня начинала кружиться голова, но несмотря на усталость и духоту, он чувствовал удовлетворение. Ведь каждый день он узнавал что-то новое о механизмах-самокатах. Мастер Фок не очень-то был охоч рассказывать об их устройствах. А самый опытный слесарь-ремонтник Глеб Крылов, настоящий отличный мастеровой, был на редкость неразговорчив и к тому же совершенно неграмотен. Из него, как говорится, клещами каждое слово надо вытаскивать. Его удивительная сосредоточенность на порученном деле, прилежание и аккуратность, черты открытого лица, изуродованного оспой, чуть сутуловатая фигура понравились Кондрату. «Ну, прямо богатырь какой-то», — подумалось, и, когда встретились, заправляя инструмент у точила, Кондрат спросил Крылова: