— Да. Так вот, Герулайтис часто бывал там, чтобы проверить клиентуру на наличие наркотиков. И он сказал, что в этом клубе вообще-то выходных не бывает. Надо бы еще поспрашивать хозяина.
— Может, это он и был, — предположил Шмидт, который, собственно, никогда ничего не говорил, потому что был медлительным и его всегда сразу перебивали.
— Хозяин? Он ведь навлекает на себя подозрение, выложив труп перед собственным кабаком. Глупости!
— О’кей, — сказал Бергхаммер. — Проверьте хозяина. И друзей.
— Лючия как раз этим занимается, — произнесла Мона (Лючия была секретаршей Бергхаммера). — Она звонит друзьям Сэма и вызывает их сюда, одного за другим. Мы потом распределим, кто кого допросит. Я думаю, до сегодняшнего вечера мы поговорим со всеми.
— Значит, сегодня около семи мы встречаемся здесь еще раз. Хорошо?
— Конечно, — ответила Мона.
Если не случится ничего важного, то сегодня Антон и Лукас дождутся ее не в десять, а уже в восемь или в полдевятого. Это для нее довольно раннее время.
Вторник, 15.07, время приблизительно с 16 до 19 часов
Допросы владельца клуба и друзей Сэма принесли мало результатов. У некоторых из допрашиваемых было алиби на время, примерно совпадающее со временем преступления, у других — нет. Действительно подозрительных моментов не выявили. Хозяин «Вавилона» показал, что он дал объявление о внеплановом выходном дне в газетах, распространявшихся в этой среде, он даже принес с собой некоторые объявления. «Кто хотел, тот узнал», — сказал он. Причина выходного — свадьба его сестры и тот факт, что случайно ни у кого из его заместителей не нашлось времени его заменить. Никакого конкретного подозрения против него не возникло.
Около семи часов вечера Мона и Фишер вели допрос последних из вызванных возможных свидетелей. Вечернее солнце залило площадь перед центральным вокзалом золотыми лучами, их отражение попало даже в находившийся в тени кабинет Моны. Поэтому она не включала электрический свет. Фишер на своих допросах делал ставку на нервозность и страх, а Мона — на то, что даже отъявленный лжец теряет осторожность в доверительной атмосфере (она частенько размышляла над тем, какая стратегия была более подлой — ее или Фишера, не приходя, однако, к окончательному выводу).
Девушка — блондинка в возрасте Сэма, с симпатичным ясным лицом — рассказала, что она когда-то даже была влюблена в Сэма, но потом бросила его, потому что он начал принимать «эйч»[6]. Таблетки, считала она, это — о’кей, «кокс»[7] — тоже, но «эйч» — нет.
— Когда точно это произошло? — задала вопрос Мона.