— Ваша точка зрения: политбюро и ЦК КПСС действительно играли в перевороте ключевые роли?
— Я не думаю, что партия была главным организатором этой... акции. Акции, которая саму партию, между прочим, отбросила назад.
— А кто? Военные?
— Я не могу сказать.
— Если бы хунта победила, какой бы пост вы заняли?
— Я? Если бы они победили, я думаю, меня бы не было.
— В живых?
— Да. Я был нужен только на определенном этапе.
— У вас есть основания так считать?
— Мне кажется — там, где хунта, не могло быть речи о демократии... — раз. А во-вторых, мавр сделал свое дело, мавр может умереть...
— Большие силы стояли за Язовым, Крючковым, Баклановым?..
— Я не знаю. Я говорил только о том, что знаю.
— Вам страшно сейчас выйти на Тверскую, вот просто пройтись...
— Я ничего не боюсь.
— Вы сильный человек, Анатолий Иванович?
— Мне трудно сказать — сильный я или не сильный, но я начал свою трудовую кизнь в 43-м году — рабочим военного завода, прошел через многие испытания и видел смерть...
— У вас хватит сил не повторить то, что сделали Пуго, Ахромеев и Кручина?
— Мне хватит их только потому, что я хочу сказать правду. У меня хватит сил, потому что я не хочу, чтобы этот ублюдочный заговор... обернулся бы для страны потерей тех ценностей, которыми она жила все 70 лет. У Советского Союза ведь были не только черные дни. Он жил и победами.
— Возможно повторение путча, как вы думаете?
— (Пауза). Я не хотел бы даже думать, что это — возможно. (Раздумчиво) Неужели тогда мы ничему не научились?
— Вы говорили с Горбачевым уже после возвращения в Москву?
— Я разговаривал с ним трижды: в Форосе, потом (второй раз) по телефону два дня назад и третий — вчера. Уже в его кабинете.
— Как вы в Форосе поговорили, Горбачев уже рассказал. Я—про «лапшу на уши»... так ведь?
— Нет, нет! Это был другой разговор. Так же как и вчера был другой разговор. Не было грубого разговора.
— Он что... понял вас?
— Я не знаю — понял ли, но это был разговор достаточно долгий... вчера. Я не оправдывался. И я не оправдываюсь. Я говорил как было, а он меня расспрашивал... У нас с Горбачевым... если все наши встречи и разговоры сложить, это будут месяцы, месяцы... Поэтому разговоры были совсем другие. Повидимому... в запале речи их существо можно... по-всякому изложить. Я это понимаю. Есть же законы политических выступлений...
— Вы стали пешкой... в его игре?
— Это покажет время. Я думаю, что Горбачева, достаточно опытного политика... где-то на каком-то повороте... застали врасплох. Его использовали в других интересах. И кому-то очень хотелось — и хочется — хочется — привязать меня к этому заговору.