От региональной к глобальной державе
Помимо безопасности, мотивом для более активного вмешательства в сирийские дела был и вопрос статуса. В каком-то смысле даже не менее важный, чем прямая защита российской территории от террористов.
Прежде всего Кремлю нужно было сохранить заработанный среди арабских стран имидж надежного союзника. Поддерживая режим Башара Асада всеми возможными способами, Москва демонстрировала, что она (в отличие от Вашингтона) своих верных «Мубараков» не бросает и готова стоять за них до последнего. Демонстрация привела к тому, что к России потянулся Египет, за ним готовы последовать Тунис и ряд монархий Залива, ведущие международный кастинг на роль защитника от выходящего из-под санкций Ирана. Если бы Асада свергли, то кастинг был бы с треском провален.
Куда более важным дивидендом от сирийской операции виделся перевод с ее помощью российской политики на принципиально новый уровень: от региональной реактивной к мировой инициативной дипломатии.
На протяжении всех нулевых годов российское руководство позиционировало свою страну как великую державу. И когда Барак Обама назвал Россию «региональной державой», на него обиделись. А зря. Вплоть до сентября 2015 года Москва вела себя скорее именно как региональная держава. Так, в правление Владимира Путина значительная доля сил и средств российской внешней политики уходила на постсоветское пространство. Причем поначалу тратились они лишь на неэффективную защиту остатков позиций России в этих регионах от агрессивной политики коллективного Запада. Затем, правда, защита стала успешной – после второго Майдана Россия мастерски научилась играть на ошибках соперника и переигрывать коллективный Запад в определенных партиях (отчасти потому, что сам Запад перестал быть коллективным, американские и европейские интересы начали все больше расходиться). Но все это были постсоветские партии, тогда как великой державе пристала стратегическая глобальная политика. Ее у Москвы не было – вся ее глобальная политика была реактивной, строилась на отрицании американской гегемонии и призывах выстраивать многополярный мир. Операция же в Сирии планировалась как первая сущностная (в отличие от т.н. «Поворота на восток») российская инициатива глобального характера, предлагающая решение серьезнейшей мировой проблемы. Причем абсолютно легитимным способом – с разрешения сирийских властей (благодарный Дамаск не только позволил России спокойно бомбить кого угодно и где угодно, но и фактически делегировал ей право приглашать к этим бомбежкам любые страны по ее усмотрению). Таким образом, российская операция в Сирии стала своего рода тестом России на соответствие статусу великой державы – если Москва его пройдет, то ее авторитет поднимется до такого уровня, который позволит Кремлю претендовать на роль одного из ключевых полюсов будущего многополярного мира.