Тьму, которая укрывала мир тех далеких дней, сейчас даже трудно вообразить. Ночное небо нависало тогда над землей непроницаемым черно-эбеновым пологом в игольных проколах звезд и туманной рекой Млечного Пути, чей бледный свет был таким привычным и неизменным, что британцы называли его даже Уотлин Стрит по имени их Римской дороги. По мерцавшему гобелену неба медленно проплывала луна. Под полной луной даже самая крохотная земная травинка сияла. Шла на убыль луна, превращаясь в тонкий серпик, или скрывалась за облаками, и человек уже не мог увидеть собственной вытянутой руки.
Это царство ночи не мог развеять свет, зажженный человеком. Птица, летящая по ночному небу над Европой, могла бы увидеть лишь неподвижные черные и серые тени, покоящиеся на безлюдной, замершей до утра земле. Лишь прибрежные маяки неверными, мигающими точками пробивались сквозь плотную тьму. Изредка в глубине городов мелькала редкая цепочка факелов, обозначающая путь ночного шествия. Ни уличных фонарей, ни освещенных окон.
А что же люди в своих жилищах? В королевских дворцах и богатых домах зажигались свечи из пчелиного воска или из быстро тающего сала — прозрачного животного жира, чаще всего бараньего. Жир этот плавился и быстро обнажал фитиль, который очень часто приходилось подрезать. Но у бедных людей не было и этого. Они пользовались маленькими коптилками — полыми глиняными или бронзовыми сосудами, наполненными рыбьим жиром, оливковым маслом, в котором плавали фитили из скрученной пеньки. Коптилки эти дурно пахли, чадили, закапывали все вокруг жирными брызгами и быстро гасли по мере того, как кончалось масло. Встречались и тростниковые лампы. Устраивались они просто — очищенную трубочку тростника окунали в жир и укрепляли в неком подобии клещей.
Все эти приспособления и слабые светильники дарили лишь ничтожные блеклые язычки пламени, которые легко поглощала обширная, всеобъемлющая ночь. И большинство людей, как только гас естественный дневной свет, предпочитали бессмысленной и бесполезной борьбе с ночью — сон.
И все же находились люди, которые отваживались в ночные часы путешествовать по пустынным дорогам. Были это и купцы, которые спешили на ярмарки и рынки с вереницей мулов и тележек, груженных шерстью, кожами и всякими другими товарами. Были это и трубадуры, жонглеры, менестрели, странствовавшие от одного богатого двора к другому. Были это и солдаты, устало плетущиеся с очередной войны, каких в те времена было бесконечное множество. Были это и пилигримы в украшенных гирляндами свинцовых или оловянных брошей плащах, увешанные этими сувенирами из дальних храмов с головы до ног. Каких только храмов, соборов и монастырей не повидали они — и собор Вальсингамской Божьей Матери в Англии, и храм Святого Якова в далекой Испании, и еще великое множество других. Все эти путешественники пересекали суровые, отдаленные страны, горы, пустыни, леса. Они попирали ногами остатки древних римских дорог, превратившихся со временем в полуразрушенные и заброшенные проселки, где не могли разминуться человек и телега, запряженная парой волов. Разбросанные по просторам земли мелкие деревушки и редкие крестьянские усадьбы соединялись одна с другой целой сетью дорог, дорожек, тропинок, многие из которых были не шире человеческой ладони. В дождливую или снежную погоду дороги эти становились непроходимыми. Но в хорошую погоду путник проходил и двадцать миль в день.