Содгэрэл положила руку на колено мужа и обратилась к Жаргалу:
— Познакомься с моим мужем. Он хоть и не может красотой похвастать, а как–никак мужчина. Ты небось смотришь на него и думаешь, кто, мол, знает, мужчина он или женщина, если все время у плиты крутится.
Такие смелые и разговорчивые женщины легко сходятся с людьми.
— Стоит мне это ярмо сбросить, сразу будет видно, кто я такой есть. Правда, жена не очень этого хочет, — отшутился Нацаг.
Цэнгэлу такие разговоры были не по душе, и он не удержался, чтобы не подковырнуть Нацага:
— Дорогой мой, тебе надо бы узелком на платке себя обозначить. Одна беда — узелок может по глазам хлестануть.
Все рассмеялись. От нашего шума заворочался Тайванбаяр, сбил ногами одеяло на сторону, но тут же снова заснул.
— Принес бы ты, Жаргал, гитару, — сказала Содгэрэл. — Хочется послушать твое пенье.
— Да я петь–то не умею.
Мне вспомнилась утренняя песня Нацага: «Твое доброе сердце любой человек приметит». Так напевал утром счастливый человек. Я исподтишка взглянула на Нацага. Он перехватил мой взгляд и тут же, словно пожалев об этом, опустил глаза. А Содгэрэл по–прежнему веселилась.
— Мне ли не знать, поешь ты или нет? Вот и Алимаа подтвердит, что все мне о тебе рассказала. Так что не обманешь!
Цэнгэл подозрительно покосился на меня, и, водя по столу пальцем, словно бы напомнил мне взглядом: «Веди себя как положено». Я чувствовала, что Жаргал понемногу попадает под обаяние Содгэрэл, что сближение их душ идет безостановочно.
— Да я и вправду позабыл, что такое музыка и песни, — сказал Жаргал.
— Весь этот год он стремился стать чемпионом по боксу. Надевал на руки здоровенные рукавицы и гонялся за людьми, — вмешался Цэнгэл.
Глаза Содгэрэл сверкнули, как у дикого верблюжонка, и даже лоб побелел.
— Но ведь это страшно, — прошептала она взволнованным голосом.
— Жена моя больше всего на свете боится этого самого бокса. Отец у Содгэрэл был драчун. Стоило ему хлебнуть самую малость, он начинал лупить мать. Запало ей это в душу. Хорошо, что рядом я, человек смирный и недрачливый. А так жене чуть ли не в любом мужчине опасность мерещится, — спокойно пояснил Нацаг.
— Что женщина, даже я бокса видеть не могу. Бессовестное это занятие, — сказал Цэнгэл и, размяв сигарету, закурил.
Жаргал, откинувшись на спинку стула, попытался возражать:
— Бокс — это спорт смелых.
— Смелость не для того людям дается, чтобы избивать других, — вспыхнула Содгэрэл.
Жаргал принужденно засмеялся и, не желая, видимо, сердить Содгэрэл, сказал:
— По части психологии и души вы специалист.