Среди других работ Сенковского–арабиста должны быть замечены такие, как: «Об изучении арабского языка»; «Отрывки из путешествий по Египту, Нубии и Верхней Эфиопии»; «Воспоминания о путешествии в Нубию и Сирию». Первая представляет изложение вступительной лекции, прочитанной в Петербургском университете 18 августа 1822 года; в ней обращает на себя внимание отрицание устоявшегося взгляда, согласно которому существуют два раздельных арабских языка — старый классический и новый разговорный. Опираясь на свои наблюдения во время пребывания на Востоке, юный профессор утверждает существование единого языка. Эта статья любопытна и как первое публичное выступление по–русски автора, поляка по происхождению. «Путешествия» — живая картина быта и нравов разноплеменных народов западной Азии и северо–восточной Африки, испытавших на себе давнее и длительное воздействие арабской культуры и наряду с этим сохранивших отдельные черты, иногда многочисленные, своего доисламского образа жизни. Описание этого самобытного мира у Сенковского сделано ярко и выпукло, оно будит мысль, и недаром путевые очерки молодого, но уже зрелого востоковеда с наслаждением, не в силах оторваться от увлекательных страниц, проглатывал близкий друг Пушкина, чуткий ко всему новому Кюхельбекер. Beроятно, под свежим впечатлением от главы «Воспоминания о Сирии», напечатанной в пятом томе «Библиотеки для чтения» за 1834 год, он писал своему племяннику и воспитаннику Н. Г. Глинке (1811—1839) 9 июля 1835 года: «Сенковский в нашем отечестве очень отрадное явление, таланту у него пропасть, чувство его глубоко и живо… Я литератора Сенковского, литератора и ученого европейского ни с кем из наших не сравниваю: он всех нас… (не исключая никого) далеко перевешивает ученостью и основательностью познаний…»
Слова ссыльного декабриста говорят о многом.
«В арабистике капитальных трудов Сенковский не оставил, — читаем у И. Ю. Крачковского, — но все же его наследие заслуживает внимания и теперь, как заслуживает оно и специального исследования арабиста. Основной результат его деятельности сказался главным образом в усилении «ориентализма» в русской литературе, с большей долей талантливости и с большим размахом, чем в школе Болдырева [1780—1842; профессор восточных языков в Московском университете. — Т. Ш.]. Сила его — в «Восточных повестях»…» (И. Ю. Крачковский. Избр. соч., т. 5, с. 76). Итак, «не оставил капитальных трудов». Однако, если считать, что арабистика должна служить не только арабистам, то нужно согласиться с тем, что труды Сенковского, обращенные ко всей читающей России, раскрывавшие духовные сокровища Востока перед ее умом и сердцем, весьма выигрывают в сравнении со многими тщательно и тонко обработанными, но безжизненными учеными изделиями, к которым время от времени приникают лишь специалисты, чтобы произвести на свет новое подобие таких книг. Деятельность, при которой та или другая научная область делает свои открытия достоянием всего общества, естественно, не остается без отзвука, подчас неожиданного, нередко большой силы. Не ища многих примеров, можно принять в качестве доказанной ту мысль, что сведения, полученные при чтении работ Сенковского, явились одним из главных источников знаменательного высказывания Пушкина, относящегося к 1834 году: «Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской поэзии: нашествие мавров и крестовые походы. Мавры внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному, роскошное красноречие Востока». Полностью происхождение этих слов выяснено в нашей книге новелл «Мавры внушили…», пока не опубликованной.