6 июня 1993 года мать подарила ящик с моими игрушками своей коллеге для какой-то девочки-сироты. Такова её версия. Может быть, всё содержимое ящика она высыпала в мусоропровод, может, твоя любимая кукла Ютта, с которой ты иногда вела разговоры о Боге и мире, при этом громко вскрикнула. Мать даже не спросила тебя, так же, как она не спросила тебя, можно ли взять из твоей коллекции монеты с Лениным и Мусоргским. Она купила на них хлеба. Как все настоящие подарки, монеты были от твоего старшего брата. Они имели тот смысл, что был кто-то, кто защитит тебя от летающих тарелок и домашних тапок. Наверняка твои игрушки подскажут той сироте, как ей интуитивно осуществить семейную диспозицию.
Это было незадолго до отъезда, на троллейбусной остановке, когда мать подтвердила мне, что раздала моё состояние. Родителям, наверное, было так же, когда все их сбережения в один прекрасный день пропали в банке. Или как оно было – жить в страхе, что снова обворуют. В утешение я бы устроила для моей одноразовой куклы из одуванчика перманентную завивку в форме Медузы, оросив её слезами, но округлая морда троллейбуса уже подъезжала, чтобы везти нас к железнодорожному вокзалу.
Та коллекция реквизита содержала среди прочего танки моих братьев, которые я перенацелила в качестве автомобилей для кукол, мягких зверей в самовязаных юбочках, и предметы мебели, в том числе голубую кроватку для Ютты и её матроса, с золотым атласным постельным бельём. Последнее когда-то подарила на Пасху соседка, она сама его сшила. Я ещё удивлялась, что для кого-то этот день – праздник.
С игрушками были украдены и приведённые истории. Они могли быть рассказаны только протагонистами и статистами, иначе они прочитываются как абсурдистская пьеса о дефекте фантазии. Куклы многое пережили. Я надеюсь, они рассказали сиротке обо всём, возродили мой план постановки и вовлекли в него ребёнка, так что он избавился от сиротства и мог бы даже породниться со мной.
Всё, чем я обладала, было просто ничто по сравнению с тем, что есть в сегодняшних детских комнатах, хотя мать и ругалась, что у меня всего слишком много, а жилой площади и без того не хватает. Когда в Детском мире или перед ним я что-нибудь выпрашивала, на всё был один ответ: То нам нэ трэба. Поэтому я исполняю свои желания сама, сколько себя помню. Только вот желание возиться с игрушками в Берлине покинуло меня навсегда. Того, что я хотела, не было, а принцип кукол Барби мне показался варварским.
На некоторых фотоснимках я вижу себя с мишкой, который принадлежал ещё моему старшему брату. Чёрно-белые, разумеется, снимки, и на них мой старший брат, которого я никак не могла представить себе маленьким, а если и представляла, то так, что его длинные волосатые ноги выпирали из детской коляски, и с ним мишка, тогда ещё новый, мохнатый. Они почти не отличались друг от друга размером. На другом фото мой брат держит его в руках как младенца. Немного испуганно выглядит мой будущий даритель и защитник. Как будто он предвидел, что лет через семнадцать его сестра подстрижёт мишкин мех, сломает механизм его рычания, превратив его в погремушку, и будет обращаться с ним как с нарушителем спокойствия – медведь подвергался наказанию, когда она играла в учительницу.