Тишина разлилась такая, что было слышно потрескивание пламени в печи и сбившееся дыхание. Я искала, пыталась рассмотреть ответ на лице артанца, но тщетно. Кейн молчал, глядя мне в глаза, и в моей груди внезапно что-то дрогнуло. Сердце, а может, сама надежда…
— Нет.
Короткое слово ударило больнее клинка. Хрупкая надежда треснула и разлетелась осколками.
— Нет? — эхом выдохнула я, на языке разлилась горечь разочарования. Горечь и ярость на Кейна, на себя. — Ты же сказал: «Все, что угодно».
— Все, кроме этого, — холодно уточнил артанец. Этот холод обжег сильнее пламени, перечеркивая тепло, что возникло между нами. — Ты моя, и я не отпущу тебя, фрейлина.
Глупая Амелия! Какая же ты глупая! Ты знала, знала, что так будет, но все равно поверила. И кому? Артанцу. Своему злейшему врагу.
На глаза навернулись злые слезы, и я поспешила отойти. Куда угодно, только подальше от Кейна Логхарда, раз от его власти мне не сбежать.
— Тогда мне ничего не нужно. — Мой голос предательски дрогнул, и я обхватила себя руками.
Каменный пол неприятно холодил босые ступни, но это были мелочи по сравнению с холодом в груди. На том самом месте, где еще недавно сбивалось от непонятного счастья сердце.
Артанец двинулся за мной, но я выставила руку.
— Оставьте меня в покое, князь, — процедила я. — Вы уже и так получили то, что хотели. Неужели вам этого мало?
Наконец-то Кейн изменился в лице: сверкнул глазами, на скулах заиграли желваки. Его не остановили мои жалкие потуги, он шагнул ко мне, обхватил ладонями мое лицо. Удивительно мягко, но это обожгло сильнее самых грубых ласк. Это было неправильно.
— Ты будешь моей, Амелия. У тебя будет все, что угодно, но ты будешь моей.
Последнее прозвучало как приговор.
А затем меня отпустили, к счастью, потому что его близость заставляла задыхаться. От кома, что стоял в горле, от непролитых слез, которые я не могла себе позволить. От жгучего разочарования.
Я опустилась на постель, свернулась на ней клубочком, лицом к стене.
— Подумай о том, что ты хочешь, — ударило мне в спину, но я даже не вздрогнула. — У тебя есть время.
— Я сказала вам о том, что хочу. Но вы решили иначе.
Сзади что-то громыхнуло, но я не обернулась. Не хотела на него смотреть. Не хотела его видеть: его, олицетворение моей слабости, обернувшейся пустотой. Не знаю, сколько я так лежала, скрипнула дверь — видимо, князь вышел на улицу. Только после этого закрыла глаза и закуталась в покрывало. Думала, что так и буду лежать, вслушиваясь в происходящее за спиной, но усталость взяла свое. Я провалилась в спасительный сон раньше, чем успела это понять.