Вокруг одного из вагонов шел горячий спор, С вагона выступала сестра милосердия эшелона и доказывала нам, пленным, какие изверги большевики, и какое ничтожество Советская власть, заключившая в Брест-Литовске талой позорный мир. Против нее выступил один из пленных. Бедненькая сестрица думала нас встретить политически малограмотными, не подозревая, что мы в iyieHy в смысле дне-loi куссий на политические темы прошли большую школу, чем она в России, считавшая своим долгом нас «информировать».
Поздно ночью, когда уже мы были каждый в своем вагоне, поезд тронулся.
Было прохладно. Сквозь щели вагонов-тенлутек видны были звезды.
Минула ночь. Настало утро. Мы все продолжали ехать по оккупированным немцами местностям. Как в прифронтовой полосе, наш эшелон повсюду встречали по-военному, т.е. на станциях были видны одни только военные—немецкие солдаты. Безмолвные и сонные, они провожали пас радостно сияющих. Так прошел день.
Солнце склонилось к закату, когда мы под’ехали к демаркационной линии. Позади остался Псков. Недалеко уже было до революционного Питера, пред которым мы преклонялись во сне и наяву в плену.
Замедленным ходом вез нас машинист по демаркационной полосе. Душу охватывало радостное чувство. Вот-вот эшелон остановится, и мы будем уже в подлинной Советской России.
Дорога вела по ровной местности. Кругом простирались поля, поросшие местами мелким кустарником.
Паровоз дал свисток, и поезд с грохотом остановился.
Мы были на маленькой станции, состоящей всего-навсего из нескольких домов.
Из главного станционного здания высыпали нам навстречу вооруженные красноармейцы. Осмотрев вагоны и убедившись, что, кроме нас, пленных, других лиц никого нет, пригласили нас по нескольку человек из каждого вагона пойти за обедом и газетами.
Принесли обед и целую охапку газет для каждого вагона. С жаром принялись за чтение. Это были первые большевистские газеты в Советской России.
Солнце село. Стало темнеть. Эшелон тронулся теперь к Петрограду.
Ночь была прохладная. Толысо-что распускались листья. Ро время остановок на, маленьких станциях слышно было пение соловья.
Снова настало утро. День мы всецело были под впечатлением большевистской России весны 1918-года. На станциях нас окружали красноармейцы, обыватели, расспрашивали, откуда едем, как обстоят дела с германской революцией и т. д. Жаловались на нужду, но когда мы стали повествовать про германскую брюкву и гнилую рыбу, хлеб с опилками, —? вытаращивали глаза и молча отходили. Бывали случаи, когда к нам подбирались лица с целями контрреволюционной агитации, но, получив от нас должный отпор, уходили, как ошпаренные. В эти дни каждый из военнопленных нашего эшелона был большевистским агитатором…