Поднялся Тимолис:
«На двадцать первый день высадки нашей экспедиции радиобиолог Каруччи и физик Фехнер проводили исследовательский полет над океаном Соляриса на глиссере, передвигавшемся на подушке сжатого воздуха. Когда через 16 часов они не вернулись, мы объявили тревогу. По несчастному стечению обстоятельств, радиосвязь в тот день не действовала. Причиной было большое пятно на красном солнце…»
— Ну, это явная чепуха! — сказал Бертон от проектора. — Возможно, что и неумышленная. Впрочем, не буду мешать…
«…В довершение всего, перед заходом красного солнца сгустился туман, и поиски пришлось прекратить, — продолжал Тимолис с экрана, — и только когда спасательные группы возвращались на базу, одна из них наткнулась на пропавший аэробиль. Двигатели работали, и совершенно исправная машина висела над волнами. В кабине находился только Каруччи. Он был без сознания. К сожалению, Каруччи до сих пор находится в госпитале, и мы лишены возможности выслушать его непосредственно…»
— Он был уже тогда вполне здоров, — огрызнулся из темноты Бертон.
— Анри! — повернулся к нему Кельвин-старший.
Постепенно Криса начали раздражать комментарии Бертона, тем более что происходящее на экране все больше его заинтересовывало.
«…Как долго продолжались поиски тела Фехнера? — опросил Тимолиса кто-то из членов комиссии. — Ведь в специальном комбинезоне оно должно было плавать на поверхности».
«Поиски, к сожалению, пришлось прекратить, — ответил Тимолис. — Тщательное исследование тысяч квадратных километров ничего не дало, тем более что океан постоянно покрыт туманом, что ограничивало наши возможности. До сумерек (я возвращаюсь к предшествующим событиям) вернулись все спасательные аппараты, за исключением грузового вертолета, на котором вылетел пилот Анри Бертон…».
Кельвин-старший повернулся к Бертону, как бы желая предупредить его реакцию.
— Я молчу, Ник, — сказал Бертон. — Молчу…
«…Анри Бертон вернулся через час после наступления темноты. Выбравшись из вертолета, он бросился бежать. Он был в состоянии нервного шока. Когда его поймали, он кричал и плакал, как ребенок. Вы понимаете, что для мужчины, имеющего за плечами 17 лет космических полетов, иногда в тяжелейших условиях, это было поразительно. Через два дня он оправился, но даже ни на минуту не выходил из корабля и старался не подходить к окну, из которого открывался вид на океан. Потом он писал нам из клиники, что хочет сделать заявление, в котором речь пойдет о деле чрезвычайной важности и которое, по его словам, способно решить судьбу соляристики. Теперь самое время передать слово самому Бертону, я полагаю».