- Вы знаете свое положение, условия, в коих живете, - продолжил он, когда аудитория немного поутихла. – Говорю вам: вы и только вы знаете правду. В этой стране было время, когда человек, проработав наемных рабочим год, работал на себя – год следующий, а на третий год мог сам уже нанимать рабочих. Эти дни, боюсь, остались в прошлом. На железных дорогах, на шахтах, на фабриках один человек – магнат, а все остальные гнут спины на него. И если вы придете к своему боссу и скажете ему, что у вас недостаточно денег на жизнь, ваш босс скажет вам: «Живи на то, что дают и смирись, или я на твое место поставлю китайца или итальянца, или еврея, и тогда тебе придется учиться жить без ничего».
По толпе пробежался шумок, гораздо по-своему более пугающий, чем недавние гневные выкрики. Гнев недолговечен, а сейчас Линкольн заставлял их думать. Мысль давала всходы гораздо медленней гнева, но всходы эти были намного более долговременными – они не распускались пышно, чтобы тут же в одночасье увянуть.
- И что же нам делать, Эйб? – Прокричал шахтер с с лицом, так и не отмытым до конца от угольной пыли после долгого дня в забое.
- Что делать? – Повторил Линкольн. – Демократы имели свой шанс, и правление их было долгим – со времен моего президентства и до инаугурации президента Блейна в минувшем месяце. Сделали ли они хоть что либо, чтобы хоть как-нибудь помочь рабочему человеку?
Он усмехнулся, слыша, как сотни глоток выкрикивают: «нет!».
- И Блейн – тоже, хотя видит Бог, я желаю ему всего самого наилучшего, получает часть прибыли от железных дорог. И что тогда труд надеется получить от него, я не знаю.
Но я знаю вот что, друзья мои: когда Соединенные Штаты были разделенным домом, они были разделены и разделились географически. Теперь же ничего подобного нам не предстоит. Капиталисты не смогут отделиться от нас, как это сделали рабовладельцы. Если мы неудовлетворенны собственным правительством и тем, как оно обращается со своими гражданами, у нас есть революционное право и обязанность свергнуть его и заменить тем правительством, которое будет лучше отвечать нашим нуждам – именно так поступили наши предки во времена Георга III.
Ответом на эти слова был шквал аплодисментов. Люди затопали там, что пол начал сотрясаться под ногами Линкольна. Кто-то выстрелил в воздух из пистолета - оглушительно громко в замкнутом пространстве зала. Линкольн поднял вверх две руки. Медленно, понемногу, в зале восстановилась тишина. И в эту тишину он и заговорил:
- Я не призываю к революции. Я молюсь, чтобы в ней не оказалось необходимости. Но если старый порядок не уступит место справедливости, он будет сметен. Это не угроза, это не более, чем предупреждение человека, видящего приближающуюся бурю. Люди могут спрятаться от нее в убежище или выбежать наружу, чтобы возрадоваться ей – это все зависит от них. Вы, друзья, именно вы – эта самая буря. А что произойдет далее – это уже дело капиталистов. – С этими словами Линкольн покинул трибуну.