Осталось чуть (Тертлдав) - страница 47

Подполковник Фолк пожал плечами:

- Сэр, я передал вам порученное мне сообщение, мне лично претит война, как любому здравомыслящему человеку, как любому здравомыслящему народу. Но вы должны знать, что Соединенные Штаты по этому вопросу полны твердой решимости. Всего наилучшего!

Не ожидая ответа, он и сопровождающий его капитан развернулись и поехали к своим людям.

Стюарт смотрел им вслед, пока все янки не начали движение по направлению к Нью-Мексико. Когда он был в возрасте Фолка – Господи Боже! – когда он был даже моложе, он не любил ничего более, чем войну. Сейчас, когда у него были собственные, мужавшие с каждым годом, сыновья, он уже не был настолько уверен.

Он повернулся к майору Селлерсу.

- В следующий раз мы увидим этого янки уже на поле боя.

Его адъютант коротко т энергично кивнул головой.

- Хорошо, - проговорил он.

Полковник Альфред фон Шлиффен слышал, что британское правительство считало дипломатическое представительство в Вашингтоне тяжелой службой в связи с отвратительным климатом в столице Соединенных Штатов. Конечно, он в точности не знал, было ли это правдой. Правда, если не было, то должно было быть по сути. Погода уже стала жарче и удушливей, чем когда-либо в Берлине, а мая едва перевалил за половину. Военный атташе кайзера Вильгельма I в Соединенных Штатах просунул палец под тесный воротничок синего прусского мундира, чтобы дать проникнуть внутрь хоть чуточке воздуха. Это помогло мало, если помогло вообще.

Весь в поту, Шлиффен ступил на огороженный чугунной решеткой балкон за окнами своего кабинета, вспугнув голубя, который сидел на перилах. Птица вспорхнула и улетела, громко хлопая крыльями. Шлиффен оценил это как маленькую победу – слишком много голубиного помета полосами усеяло темно-красный кирпич немецкого посольства.

Но вот над влажностью и жарой он победу одержать не мог. Неподвижность воздуха не нарушалась даже легким дуновением ветерка, жарко было как снаружи, так и внутри. Запряженные лошадьми коляски и фургоны двигались по Массачусетс-авеню в обе стороны. Проезжая часть была выложена кирпичом, так что экипажи не поднимали больших удушливых клубов пыли, но стук железных подков и ободков колес по мостовой был ужасающе громок.

Этот грохот вытеснил какие-либо мысли из головы Шлиффена. Для человека с его интеллектом это было просто нестерпимо. Он снова вошел в кабинет, закрыв за собой балконную дверь. Поскольку воздух был недвижим, то воздух вряд ли мог стать еще жарче от закрытых дверей, а поскольку балконные двери были застеклены, то он вряд ли затемнил свой кабинет.