Полковник Брин улыбнулся, показывая свои зубы, окрашенные в коричневый цвет табачной жвачкой, которую он держал за щекой.
- Прошу прощенья, сэр, но мы служим вместе не первый год уже, и я не считаю, что «осмотрительность» - это не то слово, которое я до сегодняшнего дня поставил бы рядом с вашим именем.
- Наверное, я старею, - проговорил Стюарт, затем снова ухмыльнулся, а затем прокричал несколько раз. – А, может быть, я выучил новый трюк!
- Вот это другой разговор, сэр! – С энтузиазмом проговорил Брин.
- Просыпайся, Сэм, - Александра Клеменс ткнула локтем своего мужа, а когда тот даже и не подумал пошевелиться, ткнула его еще сильней. – Уже полвосьмого.
Сэм неохотно разлепил свои глаза, втянул воздух через ноздри.
- Ты ангел в человечьем обличье, дорогая! Я говорю это, как ты понимаешь, только потому, что ты уже приготовила кофе.
- Если бы я этого не делала, ты давно выбросил бы меня на улицу, - оттачиваемое на протяжении всей супружеской жизни, чувство юмора Александры могло посоперничать с чувством юмора ее мужа. Контраст между формой и содержанием становился еще более разительным на фоне ее доброй и невинной внешности: золотистые кудри, вьющимися локонами спадавшие на ее плечи и струившиеся по ночной рубашке, обрамляли круглое, светлое лицо с голубыми озерами глаз, что сияли мягким светом, когда в них не играли озорные чертенята – только крылышек не хватало, чтобы в этот момент признать в ней ангела небесного.
Когда Сэм, все еще в ночной рубашке, спустился за своим кофе по лестнице, его сын Орион прыгнул ему на руки – еще немножко, и чашка с кофе оказалась бы перевернутой прямо Сэму на грудь. В Орионе ничего ангельского решительно не было, иногда единственной вещью, которая удерживала Сэма от того, чтобы удушить этого бесенка, была мысль о том, что в его возрасте он был еще хуже.
- Ну, и почему ты не торопишься собираться в школу? – Требовательным тоном спросил Сэм.
Орион бросил на отца испепеляющий взгляд, но затем нашелся:
- Потому что школа закрыта на лето, - с триумфальным видом заявил он.
- Я знаю это, - ответил ему отец, - но если бы ты сейчас был в школе, я бы вздохнул с облегчением.
Шестилетний озорник с несказанным удовольствием показал ему язык.
Офелия, которой было четыре годика, заявилась в столовую чуть позже: она больше всех любила поспать. Она очень походила на мать, а детская припухлость только добавляла девочке очарование. Подойдя к папе и сжав его большие руки своими маленькими ладошками, милое создание поздоровалось:
- Привет, старый козел!
- И тебе привет, - ответил Сэм, сохранив серьезное выражение на лице.