Ветеран зазеркалья дядя Семен давно уже не сводил с него скорбных внимательных глаз.
– Зря… – вымолвил он наконец.
– Так и я говорю, что зря!
– Я не о нем. Я о тебе, – сказал дядя Семен. – Ты чего за грудь держишься? Это ж у него сердце слабое, а не у тебя. Ты еще корвалол прими! А закурил зачем? Ну да, ну да! Чтобы из образа не выходить… За женскими персоналиями принялся ухлестывать… – Вздохнул, сокрушенно покачал головой. – Ой, берегись, Леня! Ой, берегись! Пропадешь… Присохнешь к образу – так при нем и останешься! Мы с Егором только-только об этом говорили… И чем он тебя так присушил, этот Арчеда, не пойму! Лысый, очкастый…
Отражение Леонида Витальевича Арчеды смешалось и выкинуло едва начатую сигарету.
– Ну так… – жалобно произнесло оно. – Как же иначе-то? К ним же привязываешься… Помню, после финской войны… – На лице его обозначилась беспомощная искательная улыбка. – …отражал я одного комсомольца, бывшего беспризорника… Техникум с ним одолели, до прораба доросли…
Леонид Витальевич совсем загрустил и, безнадежно махнув рукой, умолк.
– Здравствуйте!
Егор обернулся – и вздрогнул. Рядом с коробкой павильона стояло отражение хрупкой женщины неопределенного возраста, одетое неброско, но современно. С виду незнакомке можно было дать и двадцать пять и сорок с небольшим. Фигура подростка, рыжеватые волосы, бледненькое грустное личико без каких-либо следов косметики. Хотя левая бровь вроде бы слегка смазана.
В первую секунду Егорке померещилось, что именно это лицо явилось ему в осколке старого зеркала, хотя утверждать что-либо наверняка он бы, пожалуй, не рискнул: черты в прошлый раз были искажены, да и длилось-то видение миг, не больше…
Всмотрелся тревожно. Нет, кажется, все-таки не та. Точняк – не та.
– А-а!.. – вскричал, оживая, Леонид Витальевич. Вызвав неодобрительное покашливание дяди Семена, выкатил грудь, приосанился, сверкнул очками. – Позвольте представить! Мои, так сказать, сокамерники… Семен Малахов – ветеран, герой Коринфа. Егор – наше молодое дарование… А это – Тома, о которой я чуть было вам не рассказал, но вы, мерзавцы, меня, как всегда, перебили… Тома. Моя, в некотором роде, товарка по несчастью…
– По которому? – осведомился дядя Семен. – У тебя их сейчас, по-моему, как собак нерезаных.
Очень был недоволен.
– Ну как же? – удивился воскресший Леонид Витальевич. – По самому главному! Тоже, как бы это выразиться, потеряла себя…
Дядя Семен с Егором переглянулись и посмотрели на Тому с сочувствием. Действительно, нет ничего хуже, чем, когда твой оригинал исчезает, не оставив следов, – и поди пойми, на каком ты теперь свете.