— Если коротко сказать, я ищу тишину, — молвил я безо всякой иронии.
— Ну и как — нашли–с?! Чего–чего, а тишины у нас вдосталь! Не возьмусь утверждать того же об ином.
— Что вы имеете в виду?
— Видите ли, молодой человек, одного взгляда на вас достаточно — и для этого вовсе не обязательно обладать обостренной проницательностью, достаточно одного взгляда на вас, чтобы определить: этого молодого человека истязает неутолимая духовная жажда, ваши глаза не останавливаются на поверхности предметов, ибо вы не ищите суть вещей. Даже слишком часто в ваших глазах возникает отчаяние, ибо вы ищете нечто, что, вероятно, сами затрудняетесь определить. Смею надеяться, вы посчитаете извинительной мою откровенность… Светило Бехтерев говорит: «Опыт показывает, что самонаблюдения недостаточно даже для изучения собственной психической жизни». Теперь вы понимаете, что я пригласил вас не из пустопорожнего любопытства. В японскую кампанию я встречал офицеров с таким неуловимым и беспокойным, как у вас, взглядом. Должен сказать, что большинство из них закончили плохо.
— Вы желаете мне в чем–то помочь?
— Раньше всего, хочу вас выслушать, коллега.
— Право, Петр Валерьянович, — развел я руками, — едва ли меня можно отнести к психопатическим субъектам, хотя признателен вам за участие, — я не удержался от едкого замечания.
— Напрасно вы обижаетесь.
«Что ему надобно? Чего он хочет?» — смятенно подумал я.
— Впрочем, не стану мучить вас расспросами, — сказал Сумский. Нынешняя молодежь страшится и избегает правды, да–с, — заключил он как бы с сожалением и указал на стол: — Покорнейше прошу садиться.
— Позвольте спросить вас, Петр Валерьянович? — неожиданно для себя сказал я, когда мы сели.
— Разумеется.
— Верите ли вы в потустороннюю силу?
— Если мы допускаем существование Бога как естественное, то что же тогда сверхъестественное? Что может быть выше и непостижимей? И как понять «потусторонняя»? По какую ту сторону, молодой человек? — вопросительно глянул на меня Сумский. — Та сторона — это, извините меня, только смерть, о которой вы почти не задумываетесь, а я слышу ее дыхание, ее присутствие возле своего одра каждодневно. Так что не верить в нее нельзя.
— Речь идет скорее не о смерти, — пояснил я. — Затруднительно выразить словами, но в мире несомненно есть сила, которая угнетает человека, как бы присматривает, надзирает за ним, принуждает сверяться с чем–то, лишает его радости и заставляет задумываться о целесообразности его бытия. Человек видит себя как бы пришпиленным мотыльком: крыльца у него еще дергаются, а он уже фатально осужден. То есть я говорю о силе, которая и придает обреченность нашему существованию.