Опустите руку, Павел, — вдруг донеслось со стороны.
Пальцы мои разжались. Я зарыдал, уткнувшись лицом в ладони.
— Что с вами?
Юлия подняла с пола и спрятала револьвер в сумку.
— Зачем ты пришла, ведьма?! — с ожесточением прокричал я.
— Я не могла не прийти, — отозвалась она спокойно и ровно. — Однако что на вас нашло? Приступ черной меланхолии?
Она запахнула створки окна, сбросила шубку на стул.
— Уход! Прочь немедля! — моя бурно грудь вздымалась.
Юлия опустила конец рушника в ведро с водой и приложила прохладную ткань к моему лбу.
— Помнится, вы жаждали уехать. Решайтесь же, Павел! Я буду с вами.
— Куда уехать? Куда?! — я отупело мотнул головой. — За что они мне мстят? — и повторил: — За что вы мне мстите?
— Мы с вами, Павел, начнем новую жизнь, — шептала Юлия, точно в забытьи. — Где–нибудь в тихой деревеньке. Я буду заботиться о вас, как о младенце, ибо вы мой и только мой.
— С той же нежностью, что и сестрицы Сумского о своем мнимом братце?.. А что будет дальше?
— Дальше?.. В один из дней мы вместе уйдем — к покою и счастью.
— Ты лжешь, стерва! — свирепо выдавил я. — Правда в том, что ты с Николаем не поделила меня!
— Любовь неделима, Павел, — чуть удивленно возразила Юлия.
— Ты возжелала забрать меня туда, где царствует смерть, где нет ничего — это и есть тот черный мир, откуда ты явилась.
— Между жизнью и смертью, по сути, нет разницы. Смерть — лишь видоизмененная форма жизни. Мы не умрем, Павел.
— В таком случае, позволь удостовериться в правоте твоих слов, — я злобно усмехнулся, но мгновеньем раньше мои руки безотчетно, сами собой, обвили полотенце вокруг ее шеи. И с силой, с наслаждением и облегчением стянули концы рушника.
Юлия глубоко и разочарованно вздохнула, обхватила мои плечи, обмякла и с хриплым стоном опустилась на пол. Я тронул запястье ее руки — пульс не прощупывался. Чувствуя тошноту и головокружение, нетвердыми шагами я прошел к рукомойнику, чтобы сплюнуть вязкий комок в горле. Следовало думать о том, куда спрятать тело. Тут за спиной послышался шорох и легкая, почти невесомая ладонь легла на мое плечо: «Мне было больно, Павел». Я обернулся, преисполненный жутью. Ее лицо ожило, пережитая мука сняла алебастровую маску, ужасная печать природы спала, ослаб сжатый в параличе жгут мышц, а взгляд, обращенный ко мне, излучал необычайную теплоту, — но полотенце все еще обвивалось змеей вокруг ее шеи. Юлия размотала его, распустила волосы.
— Улыбнись, — попросил я чуть слышно.
Она устало улыбнулась.
— А теперь уходи.
Ее губы едва–едва раздвинулись, возле глаз соткалась розетка морщин.