Они стояли за приоткрытой дверью, безмолвно прижимаясь друг к другу – губами, грудями, животами, бедрами, даже переплетаясь ногами, – в то время как рядом, в соседней комнате, Леонард размешивал свой желудочный по-рошок, пил и тихо отрыгивал. Казалось бы, они поступали низко и подло, но почему-то не испытывали ни малейшего стыда. Фрэнсис больше не думала: «Так нельзя!» Она думала: «Так нужно!» Думала: «Я умру без нее!»
Она легла в постель в темноте, мучительно гадая, придет ли все-таки Лилиана к ней, когда Леонард уснет. Она изнывала от ожидания – резко приподнимала голову при каждом потрескивании остывающих половиц, думая, что пол скрипит под шагами Лилианы, и немного спустя разочарованно откидывалась обратно на подушку.
Но Лилиана пришла утром, как только Леонард отбыл на службу. Они провели в постели десять упоительных минут, прежде чем Фрэнсис услышала шаги матери внизу и поняла, что сейчас им лучше расстаться. Но они нацеловались позже, когда мать отправилась на почту с письмами, и на следующий день тоже улучили такую возможность. А в пятницу, когда мать ушла в гости к соседке, они лежали в полосе солнечного света на полу Лилианиной гостиной, слившись губами, с поднятыми юбками… В субботу уединиться было труднее. А в воскресенье еще труднее. Хуже всего было вечером в начале второй недели, когда Лилиана и Леонард пошли в танцевальный зал вместе с мистером Уисмутом и его невестой Бетти. Фрэнсис сидела дома, наблюдая за угасанием дневного света и чувствуя, как сама угасает вместе с ним.
Но позже, когда она уже лежала в постели, внизу стукнула входная дверь, и, пока Леонард выходил в туалет, Лилиана проскользнула к ней в спальню, окутанная облаком волнующих запахов: сигарет, губной помады, портера, сладкого ликера.
Она крепко обняла Фрэнсис в темноте:
– Я весь вечер думала о тебе!
– Я тоже!
– Я смотрела на всех этих людей, среди которых не было тебя, и просто ненавидела их! Это было ужасно! Все делали мне комплименты – говорили, что я замечательно выгляжу. Но мне было наплевать, я думала только о тебе!
Они целовались, пока не хлопнула задняя дверь. «Я люблю тебя!» – прошептала Лилиана, сжимая пальцы Фрэнсис и мягко отстраняясь. Она никогда прежде не говорила этого. «Я люблю тебя!» Их руки разъединились, и она ушла.
Фрэнсис лежала, прикрыв глаза тыльной стороной ладони, и спрашивала себя, как же такое случилось? Как вышло, что жизнь ее полностью изменилась буквально за считаные дни? Она чувствовала, что излучает счастье, как кусок радия – энергию. Она находилась в состоянии, близком к экзальтации. «Я хочу тебя каждой своей клеточкой, – сказала она при следующей встрече с Лилианой. – Мои ногти хотят впиваться в твое тело. У меня мурашки бегут по спине всякий раз, когда ты проходишь мимо. Даже пломбы в моих зубах хотят тебя!» И они целовались снова и снова. Они уже не чувствовали никакой неловкости, никакого стыда, никакого смущения – они преодолели все это, думала Фрэнсис, как преодолевает дистанцию быстрый бегун, который разрывает грудью финишную ленточку, сияя торжеством и радостным изумлением. При каждой возможности они ложились вместе голыми. Дни стояли жаркие и душные, густой воздух походил на тепловатую воду. Лилиана заправляла волосы за ухо и прижималась щекой к груди Фрэнсис, слушая стук сердца. Она ласкала губами соски Фрэнсис и запускала пальцы ей между ног. «Ты там как бархат, Фрэнсис, – прошептала она, когда сделала это в первый раз. – Как хмельное вино. Моя рука словно пьяная».