– Когда инспектор сообщил нам про показания Чарли, когда нам стало ясно, что Чарли лжет, ты сразу все поняла. Почему же ты тогда ничего не сказала?
– Не знаю. Я просто не могла, не могла думать еще и об этом, вдобавок ко всему прочему. Когда мы с Ленни поженились… ты не представляешь, чего я тогда натерпелась, Фрэнсис. Свадьбу пришлось устраивать в страшной спешке. Все надо мной смеялись. Говорили, мол, и поделом мне за то, что много о себе воображала. Я не могла вынести мысли, что они узнают про измену и опять станут смеяться надо мной.
– Ты стыдилась? Вот этого?
Лилиана потупила голову, прикрыла глаза рукой:
– Пожалуйста, Фрэнсис. Не надо так.
Смятение Фрэнсис сменилось гневом – гневом такой чистоты и силы, что она сама удивилась. Такое ощущение, будто гнев давно уже жил в ней и только ждал сигнала, чтобы вырваться наружу. Она подумала обо всем, что сделала за последние десять дней, обо всех падающих стенах, которые лихорадочно подпирала. Вспомнила о пропасти, отделившей от нее Кристину, о подозрении в глазах матери.
Она услышала металлические нотки в своем голосе:
– Ты еще в отпуске поняла, что беременна. Ты знала, что беременна, когда нашла билеты. Так ведь?
– Перестань, Фрэнсис…
– Знала, да?
– Пожалуйста…
– Неудивительно, что ты решила избавиться от ребенка.
Лилиана вскинула голову:
– Что?… Нет-нет, это только из-за нас с тобой.
– Неудивительно, что ты ударила пепельницей со всей силы.
– Но… я же не хотела, ты сама знаешь. Это вышло случайно.
Фрэнсис пристально взглянула ей в глаза:
– Случайно ли?
И опять она не собиралась задавать этот вопрос, но как только слова вылетели – ясно осознала, что они тоже уже давно жили где-то глубоко в ней, не давали покоя, настойчиво требовали, чтобы их произнесли вслух. Они поселились там, когда… когда же? Когда инспектор Кемп сообщил про страховой полис? Или еще раньше? Еще в самом начале? Когда она впервые приложила ухо к обтянутой пальто спине Леонарда и не услышала ни слабейшего сердцебиения?
Лилиана напряженно смотрела через сумрачную комнату на Фрэнсис, словно читая ее мысли. С минуту она стояла неподвижно, потом вдруг вся обмякла. Точно подтаявшая свеча, поникающая в подсвечнике, она бессильно опустилась на корточки у кровати, бросив руки на стеганое одеяло и уронив на них голову.
– Я знала, что ты меня возненавидишь.
Фрэнсис начала поправлять манжеты перчаток – неестественными, дергаными движениями.
– Это не имеет значения, – услышала она свой голос, тоже дерганый и неестественный, – голос чопорной старой девы. – Сейчас речь не о нас с тобой. Мы должны думать об арестованном парне.