– Я бы отдала все на свете, лишь бы все исправить.
– Нам надо найти инспектора Кемпа.
– Я безумно хотела бы все исправить… не ради Лена, а ради нас с тобой. Не знаю, о чем я думала, когда схватилась за пепельницу. Знаю, что ненавидела его. Но разве моя ненависть превращает это в умышленное убийство? А как же моя любовь? Я люблю тебя сильнее, чем ненавидела Лена. Пожалуйста, Фрэнсис…
– Прекрати! – резко перебила Фрэнсис. – Ты только одно и повторяешь мне все время! С самого начала! Когда мы впервые пошли в парк – помнишь? Мы тогда едва знали друг друга. Но мы пошли в парк. А на обратном пути, когда поднимались на холм… ты пошла с безопасной стороны от меня. Ты пошла с безопасной стороны, Лилиана. Тогда я подумала: ах, как мило. Но с самых тех пор ты постоянно за меня прячешься. Так не может продолжаться вечно. Ты не можешь спрятаться за меня сейчас.
Должно быть, Фрэнсис слишком повысила голос: она осознала, что женщины внизу умолкли и прислушиваются. Лилиана, тоже вспомнив о них, подняла голову и взглянула на Фрэнсис, мертвенно-бледная от страха. Но чуть погодя выражение ее лица переменилось, стало спокойным, почти безучастным. Не сказав более ни слова, она поднялась с корточек, обошла кровать и начала собираться, неспешно, но решительно: засунула в рукав свежий носовой платок взамен мокрого; достала из комода жестяную коробку с деньгами, на минуту задумалась, сколько взять оттуда, наконец завернула монеты в банкноты и положила все в сумочку. Встала перед зеркалом, напудрила лицо и набрякшие веки. Подкрасила губы, слегка нарумянила щеки. Взяла щетку для волос и тщательно причесалась.
Фрэнсис наблюдала за Лилианой, нисколько ей не веря, каждую секунду ожидая, что она дрогнет, заколеблется, опять расплачется. Но нет, ничего подобного. Все с той же неторопливой решимостью Лилиана отодвинула занавеску, отгораживавшую нишу, обустроенную под гардеробную, и сняла плащ с вешалки.
Глядя на Лилианины пальцы, аккуратно застегивающие одну пуговицу за другой, Фрэнсис вдруг почувствовала, что с ней творится что-то странное. Сначала сердце у нее бешено затрепыхалось, потом возникло такое ощущение, будто все вокруг него начинает расползаться, осыпаться и стекать вниз, стягиваясь в воронку, как песок в песочных часах, – такое ощущение, будто кровь, плоть, внутренности постепенно расплавляются, растворяются. Лилиана, уже застегнутая на все пуговицы, вернулась к нише за шляпкой и – все так же решительно, все так же аккуратно – приладила ее на голову. Теперь лицо у Фрэнсис покалывало, как при онемении. Ощущение сыпучего внутреннего обвала спустилось к ногам, и ей пришлось опереться на спинку скрипучей кровати, чтобы не упасть. К горлу подкатила тошнота. Сердце сдавило как тисками. «Господи, да я же больна, – изумленно подумала Фрэнсис. – Я тяжело больна. Я умираю».