За окном горенки тьма кромешная, лишь странный узор из огней виднеется на холме – том самом, где Кащей мне только что владения свои показывал. И как я узнала, что это то самое место? Того не ведаю.
Значит, Василиса Премудрая – вот кто Кащею нужен. А я… кем я была для него? Возможностью забыть и начать все сначала? Да вот только забудется ли? Начнется?..
Точно так же, как я Ивана-царевича не смогу позабыть, так же и Кащей Бессмертный – Василису свою.
Вдруг как вытолкнули меня из видений этих, я лишь успела увидеть, как обернулась Василиса, гневно вскакивая с лавки, будто бы прознала, что кто-то подсматривает за ней.
Холодом обожгло запястья, и угрожающе зашипел Кащей, вновь в страшного старика оборотившись:
– Никогда… не смей… пытаться… этого… делать… Это – моя тайна!
Казалось, силы из него уходят, дряблая кожа – как пергамент ветхий, глаза пленкой затянуло, и не понять, о чем он думает.
Казалось, на месте меня сейчас прибьет.
Впрочем, не боюсь. И смешно стало от этой дикой мысли, что совершенно все равно, что дальше будет.
Услышала я жуткий смех потусторонний, как вдруг поняла – это я смеюсь. И подавилась им, смехом этим, словно костью. Кашляю, из глаз слезы брызжут, а сама шепчу что-то неразборчиво, бью наставника по щекам, плечам – куда попадаю, куда дотягиваюсь, туда и опускается кулак.
У него глаза стали ошалелые, оскалился он, сплюнул, а потом просто перекинул меня через плечо и понес куда-то. А я все рыдала да колотила его по спине, будто хотела, чтобы он меня удавил али в топь бросил. Все одно ничего мне не удалось. Ивана потеряла, от подводного мира нет защиты – какая теперь разница, что будет.
– Проклятый… – задыхаясь, я устало повисла на его плече, когда вдруг послышался дурманный запах какой-то травы. Солнечный свет ударил по глазам, ослепляя, прожигая до костей. Я отвернулась, уткнувшись в колкий камзол Кащея – ткань самоцветами украшена да серебряной нитью… И когда он успел меня с плеч сбросить да на лавку усадить?
– Пей! – гаркнул он, встряхнув меня.
Губы ощутили холод камней, которыми чаша была украшена, и я ощутила дивный сладкий аромат – медом запахло, липой да земляникой, вереском и малиной, словно все ягоды и травы лесные были в этом напитке, что плескался в золотом кубке, протянутом Кащеем. Я сделала первый глоток и ощутила, как тьма и морок отступают, второй – и смогла открыть глаза, чтобы не ожечься о солнечный свет, третий – и по жилам побежал хмель странный, тело стало легкое, невесомое, допила до дна – и вся дурь, все выветрилось.
Мысли ясные стали, кристально чистые. Стыдно стало за то, что драться бросилась, за то, что в память полезла, в прошлое Кащея – нельзя смотреть без спроса, это я всегда знала. Простит ли? Поглядела на него искоса – сильно ли ярится?