Этот подарок был с глубоким смыслом. Иван Константинович дарил не абы что, не очередной парусник посреди моря в шторм, а вид своего родного города. Подарок от большой души.
* * *
В революцию 1905 года институт стал одним из горячих мест Москвы. Южная молодая кровь играла, а тут вдруг – такие возможности продемонстрировать свой героизм. К сожалению, преподаватели были не в силах сдержать революционный пыл учащихся. И ученики вынесли резолюцию: «Лекции прекращаются впредь до действительного и окончательного проведения в жизнь свободы слова, печати, совести, собраний, союзов».
Трагичное существовало здесь рядом с комичным. Один из современников, Илья Шнейдер писал: «Мои друзья явились в Москву не с пустыми руками. Не знаю, на кого они собирались нападать в моей дорогой холодной Москве или от кого думали защищаться, но привезли они целый арсенал разнообразного оружия, которым менялись, вспыхивая в спорах каскадами горячей гортанной речи, поглаживали скрипевшие кожей кобуры и, сурово сдвинув густые брови, просматривали одним глазом на свет черные, холодные дула…
Все это богатство, во избежание конфискации институтским начальством, было решено закопать во дворе Лазаревского института в Армянском переулке. Это было сделано еще осенью, и никто из нас не подумал о замерзающей на зиму московской почве, и никому и в голову не приходило предположить, что мы будем бешено разрывать ножами заледенелую землю в дни Декабрьского восстания, когда треск выстрелов и запах пороха пробудит моих бандитов и струящаяся в них кавказская кровь вынесет их на московскую улицу, захватив и меня в этом потоке».
И вот, наконец, час настал: «Мы с бакинцами решили, что настала пора действовать. Добыв из ямы во дворе Лазаревского института в Армянском переулке драгоценный клад и вооружившись тяжелыми револьверами, мы растерянно смотрели друг на друга, не зная, что же делать дальше. Нам помог случай в лице взрослого студента-кавказца, обещавшего свести нас туда, где мы сможем, как он сказал, «пострелять».
Безумные мальчики, почти дети, не вдохновляемые какими-то убеждениями, не понимающие даже смутно всего происходящего, а только движимые романтикой слова «революция» и манящей ослепительной перспективой, где пылало другое слово «республика», мы, не ведая того, прошли дорогами смерти через московские улицы к оркестровой раковине Тверского бульвара, куда привел нас студент с парабеллумом под шинелью… Прямо против нее стоял фисташкового цвета дом градоначальника… Студент шепотом, выпуская пар яркими губами, учил нас одному и тому же: