Он руководил учебным заведением недолго, всего два года. После чего бывшего юнкера сменил другой рубака, барон фон Рейлих, отставной полковник. Один из выпускников вспоминал о времени правления этого господина: «Мы обязаны были ходить из сборной в классы не иначе, как построенные по росту и попарно, на его приветствие отвечать по-военному „здравия желаем“… По окончании всех уроков или в большую перемену нас строили в приемной директора, отделявшейся от его квартиры небольшой площадкой… Александр Иванович здоровался с нами, проходил несколько раз перед фронтом, причем требовал, чтобы мы каждый раз провожали его глазами; если же он замечал, что кто-нибудь опускал глаза вниз и смотрел в сторону, то говорил ему: „Ты не смотришь на меня: видно, совесть не чиста“. После внимательного осмотра у нас лица, ушей, шеи и рук он, скомандовав нам расстегнуться и разуть одну ногу, переходил к такому же осмотру белья и ног».
Словом, уже с самого открытия гимназии в ней обосновался казенно-казарменный стиль.
* * *
Человеколюбием гимназия не славилась. Учителя тут подбирались, как в казармы, – глупые и хамоватые. Притом у каждого был свой конек.
Учившийся в этом заведении К. С. Станиславский вспоминал: «Преподавание заключалось главным образом в долблении латинских исключений и зазубривании не только самого текста поэтов, но и перевода его на ломаный русский язык. Вот образчик такого перевода, который мы учили наизусть. В одном месте «Одиссеи» было сказано, что «конь насторожил уши». Но учитель-иностранец перевел дословно, заставляя нас зазубривать фразу так: уши на конце торчат…
В смысле науки я ничего не вынес из гимназии. У меня и по сие время ноет сердце, когда я вспоминаю мучительные ночи, проведенные за зубрением грамматики или греческого и латинского текста поэтов: двенадцать часов ночи, свеча догорает, борешься с дремотой, мучительно напрягаешь свое внимание, сидя над длинным списком ничем не связанных между собой слов, которые нужно запомнить в установленном порядке. Но память не принимает больше ничего, точно губка, переполненная влагой. А надо еще вызубрить несколько страниц. Если же нет, – то впереди крик, плохой балл, может быть, и наказание, но, главное, ужас перед учителем с его унизительным отношением к человеку!
Наконец, терпение наше переполнилось, отец над нами сжалился и решил взять нас».
Вспоминал Константин Сергеевич и о гимназическом педколлективе: «Директор нашей гимназии был глупый человек и чудак. Он прибавлял букву «с» почти к каждому слову. Входя на кафедру и обращаясь к нам с приветствием, он говорил: «Здравствуйте-ста-с, молодые люди-ста-с! Сегодня-ста-с будет экстемпорале-ста-с. А прежде всего проверим рецензиум-ста-с верборум-ста-с».