Из недавнего прошлого одной усадьбы (Олсуфьев) - страница 143

Сам Олсуфьев жил за городом, приобретя после переселения из Загорска половину скромного домика в поселке «Ухтомская», минутах в двадцати езды по Казанской железной дороге. Метро тогда только еще строили, многие магистрали были перекрыты для производства строительных ра бот, и на поездки по городу приходилось затрачивать очень много времени.

Я никогда не слыхал от Юрия Александровича никаких рассуждений о магазинах или продуктах, достававшихся в ту пору с большим трудом. В столовую соседней кондитерской фабрики, к которой мы с трудом прикрепились, он с нами не ходил и, сколько помню, ограничивался скромным завтраком, взятым из дома, да кружкой чая, кипятившегося нашей вахтершей.

Иногда Олсуфьева как знатока приглашали на обсуждения реставрационных проблем в Секцию декоративного шитья. Так, оказал он большую помощь в нахождении правильных соотношений вышитых частей знаменитого так называемого «Знамени Сапеги» из ростовского Борисоглебского монастыря. Некогда они были вырезаны из первоначальной фоновой ткани и нашиты на новую, имевшую совсем иную конфигурацию, без всякого соблюдения изначальной композиции.

Но он никогда не ходил на закрытия действующих церквей, случавшиеся в те годы (1932–1935) по два-три на месяц. Обычно туда собирались представители ряда музеев в надежде обнаружить для своих коллекций какую-нибудь редкость. От Третьяковской галереи ходили Е. С. Медведева и З. Т. Зонова, от Антирелигиозного музея, размещавшегося в б. Донском монастыре, Н. Е. Мнева, от Гос. Исторического музея – Е. С. Овчинникова (правда, нерегулярно), от ЦГРМ же обязательно присутствовал В. С. Попов с фотографом Н. Я. Епанечниковым, детально фиксировавшим памятник в части как интерьера, так и архитектуры, вплоть до привязки ее к местности. Наиболее детально фиксировались здания, заведомо обреченные на слом и потому, согласно введенному узаконению, подлежавшие детальному обмеру. Даже ког да создавались комиссии для решения таких важных вопросов, как судьба построек кремлевской соборной группы города Костромы и снос там церкви Спаса за Волгой, сохранявшей в нетронутом виде фресковую роспись конца XVII века, туда от Секции древней живописи езди ла Е. А. Домбровская для участия в межведомственной Комиссии (осень 1933 года). Теперь, спустя полвека, я думаю, что Олсуфьев избегал многолюдства и упоминания в официальных документах его слишком запоминающейся фамилии.

Софья Владимировна Олсуфьева. 1931. Деревня Мешаловка под Москвой. Частное собрание, Москва

Каким скромным был Юрий Александрович в личном быту, таким же оставался и в мастерских, когда выпадала общая физическая работа. Под хранилища ЦГРМ использовались помещения закрытых церквей: Троицы в Никитниках, или, как в ту пору ее именовали, «Грузинской Божьей Матери», и Николы на Берсеневке на соседнем дворе, слившимся с двором мастерских после сноса осенью 1933 года по настоянию директора Лидака ее позднейшей колокольни. Часто, за отсутствием транспортных средств, картины и иконы, там хранившиеся, носили в мастерские на реставрацию на руках. Бывали тут и крупногабаритные, тяжелые иконы, вроде ростовского «Георгия» или работ Рублева, привезенных из села Васильевского. Олсуфьев, руководя работой, никогда не оставался администратором-белоручкой, а и сам включался в трудную и ответственную работу с переносом и подъемом икон по крутой лестнице, разворотами в узких дверных проемах и проходах, загроможденных громоздкой мебелью, оставшейся в мастерских от императорского Археологического общества. Выехать на место с Олсуфьевым мне пришлось лишь единственный раз, да и то лишь на окраину Москвы. Это было зимою 1933–1934 года, когда потребовалось решать судьбу фрески конного образа св. Трифона XVI века, написанной на внешней стене алтарной апсиды одноименной белокаменной церкви невдалеке от Виндавского вокзала. В 1880-х годах с запада было пристроено безвкусное здание, которому древний, перекрытый крещатыми сводами, четверичок стал служить алтарем. Над фреской, помещавшейся на южной стене апсиды, был сооружен металлический зонт, а внизу, для удобства молящихся, – чугунная лестница. В 1920-х годах храм этот, весьма богатый благодаря обширному приходу, пользовался большим почитанием, тем более, что в нем имел постоянное служение архиепископ Трифон (в миру Туркестанов), известный по портрету П. Д. Корина. Но в 1931 году церковь закрыли и всю новую пристройку вместе с высокой колокольней, славившейся тысячепудовым колоколом, разобрали на кирпич, а арку и входы в древнюю миниатюрную церковь заложили кирпичом. Про нее при обилии сносов других памятников забыли, пока от какого-то порядочного человека в ЦГРМ не поступило письма с приложением любительского фотоснимка, показывавших, что окрестные дети, пользуясь тем, что памятник стоял на пустыре, упражняются в отковыривании с «позема» древней штукатурки и писании на фреске кирпичом и мелом нецензурных надписей. Пока мы добирались, рассматривали по пути классические или милые мещанские постройки. Мои воспоминания о разных богатых родственниках, понастроивших или «обновивших» ряд выделявшихся сооружений бывшей Мещанской слободы, Юрия Александровича не занимали. Отмечу, что я никогда ни у него, ни у Софии Владимировны не замечал интереса к беседам на генеалогические темы, о том, «кто кому сват, а кому брат», на что так падки во многих даже родовитых дворянских семьях. Мне представляется, что беседы на эти темы без какой-нибудь особенной случайности, в доме Олсуфьевых считались дурным тоном.