Бабушка Мария Васильевна была воспитана своей теткою графиней Евдокией Ивановной Воронцовой, которую она горячо любила и на чьем портрете, хранившемся у Марии Васильевны, была надпись: «Хочу, чтобы с тобою хоть тень моя была». Этот портрет до последнего времени был у Марии Васильевны Богдановой, рожденной Олсуфьевой, внучки Марии Васильевны[91]. Мать Марии Васильевны, Анна Ивановна Нарышкина, была рож денная графиня Воронцова и была дочерью графини Марии Артемьевны, рожденной Волынской. Существует семейный рассказ, что семья казненного Волынского, в том числе и Анна Артемьевна, возвращаясь из ссылки, повстречалась на Волге с отправляемым в свою очередь в Сибирь Бироном. По теряв первого мужа в 12-м году, Мария Васильевна совсем еще молоденькой поселилась в Англии вблизи своих родственников Воронцовых; сохранилась даже такая подробность, что она в Англию брала с собой своего негритенка и арфу. Тогда русским послом в Лондоне был дядя ее граф Семен Романович Воронцов, брат княгини Екатерины Романовны Дашковой, дочь которого, графиня Екатерина Семеновна, замужем за лордом Pembroke, была очень дружна с Марией Васильевной; последняя крестила ее второго сына Sydney Herbert, будущего министра иностранных дел Англии.
Мой отец рассказывал, что тетушка его Мария Васильевна любила, бывало, выйдя из своего экипажа, пройтись пешком, причем за нею следовало два лакея; во время подобных прогулок к ней подбегал в потрепанной фризовой шинели дядя моего отца Алексей Алексеевич Спиридов, большой чудак и шутник, и к досаде важной тетушки с притворной услужливостью предлагал ей свою руку. О прапрадедушке Спиридове, чей портрет, как говорилось, висел на этом же простенке, упомяну, что в знаменитом Чесменском сражении, вступая в бой на своем флагманском корабле «Евстафий» с кораблем командующего турецким флотом, Григорий Андреевич в одной руке держал пистолет, а в другой – бокал вина, который он выпил за здравие императрицы. И тут можно воскликнуть: таков был век Екатерины! Оба корабля, как известно, взорвались.
Рядом с диваном в сторону двери в «большую» гостиную стоял легкий черный пюпитр для нот; впрочем, в этой комнате никогда ни на чем не играли.
В юго-западном углу гос тиной был угольный столик, на котором стояла фотография покойной Л. С.; там же стояла статуэтка барабанщика времен Louis XVI – французская бронза. К всегда закрытой двери в «иконную» комнату был прислонен шкаф карельской березы с бронзою и со стеклянными дверцами, в нем лежали издания по искусству: «Старые годы», «Мир искусства», «Золотое руно» и другие. Особенно памятны мне эти книги в приезды В. Комаровского (Владимира): открыты книжные шкафы, вынуты художественные издания; все Буйцы, вся наша жизнь, пожалуй, – все мы открыты суду этого друга, этого беспокойного художественного деспота, он бранит, он поощряет, он тут же творит своими отрывисто брошенными словами, своим выражением, своей интонацией…