Завацки ничего не сказал, и она продолжила:
– Например, вещи, которые облегчат жизнь людям. Машины и тому подобное…
«Странно, что Мария так резко реагирует, когда я пытаюсь завести речь об этом психоаналитике, – уже не в первый раз подумал продавец книг. – Впрочем, она всегда скептически относилась к людям с новыми идеями!»
– Если понять, что творится в бессознательном, это как раз и может облегчить жизнь людям, – менторским тоном ответил он. – Но оставим это. Мы же не хотим спорить в ваш день рождения. А если и будем спорить, то лишь по конструктивным вопросам.
Он вскочил.
– А знаете что? Вы сейчас подыщете книгу, которая вам понравится, и я вам ее подарю!
Было бы странно, если бы ему не удалось вызвать на бесстрастном девичьем лице хоть тень улыбки! Заметив сомнения Марии, он добавил:
– Это может быть и один из тех дорогих фотоальбомов, которые вы так любите. Нет, нет, я не приму никаких возражений! – Завацки в знак протеста поднял обе руки, когда Мария хотела отказаться.
Женщина нерешительно встала. Она не просмотрела и первой стопки книг, как вдруг повернулась к Завацки и произнесла:
– В этом нет смысла.
Она покачала головой и вернулась к своему креслу, едва сдерживая слезы.
– Я не знаю, что со мной происходит. Я испортила вам радость…
Он молчал.
Мария с трудом подняла голову.
– Еще совсем недавно я думала, что в книгах мне откроется целый мир. Я проглатывала каждую строчку, каждую картинку рассматривала по несколько часов! Часто казалось, что я даже как-то связана со всеми этими художниками и писателями. Но что это мне дало? Я хотела учиться дальше. Способствовать собственному культурному развитию. Ха!
На самом деле Алоис уже давно ожидал подобной вспышки. Даже простофиля мог заметить, что Мария Штайнманн несчастна. И все же Завацки испугала ее горячность.
– Ради чего открывать этот мир? Это делают другие. Ваш Зигмунд Фрейд занимается бессознательным, Франц Марк рисует голубых лошадей, Альфред Дёблин, книгу которого вы давали мне почитать на прошлой неделе, пишет об убийстве одуванчика. Как можно додуматься до такой странной идеи? – Она с упреком взглянула на продавца книг. – А я рисую звездочки, гирлянды и новогодние колокольчики на елочных шарах. И так до бесконечности. – Она тяжело сглотнула. – Это совсем плохо.
Мария уставилась в точку перед собой.
Мария Штайнманн. Младшая из трех сестер Штайнманн, отважившихся встать к стеклоплавильной печи и выдувать стекло. Прочие женщины Лауши довольствовались тем, чем занимались столетиями: выходили замуж за стеклодувов, серебрили и разрисовывали готовые изделия. Мария еще маленькой девочкой тайком села у стеклоплавильной печи умершего отца и под покровом ночи стала учиться ремеслу, пока не овладела им. Со временем она создала самое красивое елочное украшение, которое когда-либо видели в Лауше. Это были стеклянные шары, блестящие, искусно выполненные, – настоящая поэзия, которая могла осветить даже самую темную лачугу в Святую ночь. Зависть и недоброжелательство не заставили себя ждать, однако и успех пришел: зародилось маленькое семейное дело. Мария работала стеклодувом, а сестры Йоханна и Рут ей помогали. На сегодняшний день у них было более двадцати работников. Десятки тысяч шаров из стеклодувной мастерской Штайнманн-Майенбаум ежегодно рассылались по всему миру, заставляя радостно блестеть детские глаза. Пока большинство стеклодувов жаловались на упадок и отсутствие заказов, «женское хозяйство», как прозвали мастерскую, даже шло в рост благодаря предприимчивости Йоханны и неиссякаемым творческим идеям Марии. Средняя сестра, Рут, много лет назад перебравшаяся вслед за возлюбленным в Америку, тоже заботилась о благосостоянии семейного предприятия, налаживая деловые связи за океаном.