Но старуха уже села, откинув занавеску.
- А, начальничек,- узнала она.- Доброго здоровья. Помню тебя. Хорошо обошлись со старухой, извозчика дали. Ни в жизнь не езживала на таком. Спасибо. А то мне, старой, долго бы плестись до дому… Чего пожаловал?
- Хочу спросить, бабушка. Не обо всем тогда переговорили,- начал Михеев.- Когда игуменья умерла, вы в тот день безотлучно при ней были?
- Безотлучно, батюшка, безотлучно. Куда мне было отлучаться?
- Не помните ли, кто в тот день побывал у игуменьи?
- Дело давнее, где упомнить всех-то…
- А что, много перебывало? Очень это важно, бабушка, знать. Вспомните, пожалуйста.
Старуха задумалась, опустив голову. Потом, подняв слезящиеся глаза на Михеева, расплылась в беззубой улыбке.
- Нет, помню… Тихо у нас в тот день было. Как на особицу, мало кто заходил. Дня два-три перед этим, надо быть, ГПУ приезжало, вот все и сидели по кельям, как мыши. Ждали, что дальше будет. А в тот день - вот и верно, не забыла - Устинья-странница у меня сидела и таково-то долго рассказывала о святых странствиях своих. Весь день почитай и беседовали, никто не мешал. Мешал бы, так ушла. Это уж я верно говорю, до игуменьи в тот день никто не приходил. Только наши. Препедигна, помню, была, она и последнее дыхание матушки приняла. Зашла к ней с самоварчиком, а вскорости выбежала и кричит: «Матушка преставилась!» Ну а мы…
- А еще кто?
- Ты не торопи. Дай вспомнить. Так-то все, по порядку, я лучше вспомню…
- Мезенцева, Рахиль то есть, не была ли?
- Рахиль не была. Она в ту пору уехала. Накануне приезжала, это верно.
- Как - накануне? - удивился Михеев.
- А вот, скажем, сегодня матушке умереть, а Рахиль вчерась была. В деревню за ней посылали. Она не то мать, не то отца хоронила, ну и жила там неделю ай две… Ну вот, приехала она, провела весь день наедине с матушкой и опять уехала. После уж вернулась, через сколько - не помню. Где вспомнить, старая стала, совсем старая…
- А еще кто?
- Ну, там послушницы заходили, в келье прибрать, постель застлать, посуду вынести - где их всех упомнишь.
- А из мирских?
- Из мирских - нет, не было. Откуда им, не до того в те поры.
- Томилов не был ли, купец?
- Тот день не был. Его-то бы запомнила, хороший мужик, обходительный, бога не забывал. Игуменья его привечала. А в тот день не заходил. Чего не было, того не было.
- А Рахиль знала его?
- Как не знать. С малых лет знала. Еще когда у отца-матери жила. Из-за него, можно сказать, и в обитель ушла.
- То есть?
- Любились они, а Василию отец согласия не давал. Другая у отца на примете была, с приданым хорошим. Василию бы выделиться да взять Марфу-то за себя… Марфой ее в миру звали… А он не посмел отца ослушаться, женился, как было велено. Ну а Марфа в монастырь пошла: родители у нее богомольные, не препятствовали, рады, что дочь христовой невестой станет. Только она долго еще, лет пятнадцать, постриг не принимала, ровно все издала чего-то. Так в послушницах года до двадцатого и ходила. Зато потом сразу благочинной стала - порядки все монастырские хорошо знала, городским подворьем столь времени ведала. По представлению игуменьи архиерей ее и рукоположил сразу же… А после, как разогнали монастырь, у архиерея жила в доме, прислуживала. Потом у Василия Михайловича до поры, пока он не уехал и Дом у него не отняли.