В те суетные и тревожные дни Марфе неожиданно принесли недобрую весть из дома - мать при смерти и желает перед кончиной увидеть ее. Испросив у игуменьи благословения, Мезенцева, наскоро собравшись, тронулась в путь. Игуменья на прощанье наспех перекрестила ее и, думая о чем-то своем, сказала: «Долго-то не задерживайся. Сама видишь, что деется. Нужна будешь - вызову».
Едва успела Мезенцева похоронить мать, не сумела еще и первые поминки справить, как из монастыря примчался посланец: матушка-де немедля требует к себе, только - в тайности, приехать чтоб ночью или под утро.
Марфа не мешкая собралась и с тем же посыльным выехала. Не доехав до монастыря, отпустила возницу, дождалась за ближним озером ночи и неслышной тенью проскользнула в покои игуменьи.
Матушка не спала. Без чепца, в неопрятном бурнусе поверх мятой фланелевой сорочки, шумно дыша, она сидела в кресле с евангелием в руках. В жарко натопленной келье тревожно перемигивались огоньки лампад. Пахло каким-то лекарством.
- Прибыла. Ладно,-просипела игуменья, перекрестив Марфу и сунув ей руку для поцелуя.- Садись, в ногах правды нет.
Марфа села, сдерживая взволнованное дыхание.
- Слушаю, матушка.
- Внимай. Все запоминай. А как сделаешь - все забудь. Ясно тебе? -сверлила ее глазами игуменья, подавшись вперед и вцепившись в поручни кресла.- Подойди к киоту. Видишь образ Параскевы-Пятницы? Вынь его,- приказывала она отрывисто.
Отогнув крепящие уголки, Марфа вынула из пазов киота икону. В открывшемся ящике на полке стояла шкатулка.
- Видишь? Давай ее сюда,- продолжала распоряжаться игуменья.
Марфа бережно поставила шкатулку на стол. Вложила икону на место и встала в ожидании дальнейших указаний. Игуменья, торжественно перекрестившись, медленно приподняла крышку шкатулки. Марфа закрыла глаза - так неожиданен и нестерпим был волшебный сноп переливчатых искр, брызнувший оттуда.
- Тайна сия велика есть,- слышала она, не открывая глаз, сиплый голос игуменьи.- Помнишь, клятву давала? Настала пора тебе свое назначение выполнить… Да ты спишь, что ли? - окрикнула она Марфу.
- Слушаю, матушка,- открыла глаза Мезенцева.
- Вещи эти завернешь в вату и в плат освященный. Потом зашей в клеенку, а поверх - в парусину просмоленную. Шкатулку пустую на место поставь. Внутрь вы-сыпь вот это.- И она ткнула скрюченным пальцем в коробку, стоящую на подоконнике.-Там бисер. Ну, давай с богом.
Трясущимися руками Марфа стала доставать пригоршнями содержимое шкатулки и выкладывать на стол, стараясь смотреть в сторону, а иногда и вовсе невольно закрывая глаза.