- Да ведь как тебе сказать. Тебе - близко, мне - далеко. Ползу-то я как улита.
Михеев наклонился к Саидову:
- Отправь-ка ты ее, пожалуйста, на вашей пролетке. Будь другом, сделай…
Саидов удивленно посмотрел на него, но отложил перо и, взяв старуху под локоть, повел к выходу.
Как на очень близкое к игуменье лицо монахини указывали на бывшую благочинную монастыря - Мезенцеву. Найти ее оказалось нетрудно, она никуда из Тобольска не выезжала.
«Я, Мезенцева Марфа Андреевна, по монастырю Рахиль,- записывал Саидов ее ответы на вопросы Михеева,- родилась в 1875 году в селе Блинниково в семье зажиточного крестьянина. Кроме земли и хозяйства отец имел еще и торговую лавку. Я до двенадцати лет жила в семье, а потом переехала в Тобольск, к брату, занимавшемуся там мучной торговлей, и помогала ему управляться по дому. Восемнадцати лет ушла в монастырь…»
- Почему? - спросил в упор Михеев.
Мезенцева - высокая, статная, степенная и медлительная в движениях - повела на него темными, глубоко посаженными глазами.
- В те поры это не запрещалось.
- А все же? По своей или по чужой воле? Или случай толкнул? - настаивал Михеев, с интересом оглядывая ее скромную, но добротную и аккуратную одежду, не по возрасту свежее, почти без морщин лицо с крупным красивым ртом. «Красавица, наверное, в молодости была»,- подумал он.
- По своей доброй воле, по собственному хотению,- ответила Мезенцева, но почему-то отвела глаза.
- Продолжайте,- предложил Михеев.
«…Когда брат женился, я, испросив родительского благословения, ушла в обитель. В 1915 году игуменья поставила меня хозяйкой монастырского подворья в Тобольске. На исходе 1920 года вернулась в монастырь, была рукоположена в благочинные…»
- Но ведь вы, кажется, до этого не были полноправной монахиней? - спросил Михеев, доставая из стопы папок на столе какое-то старинное «дело» с черным восьмиконечным крестом на обложке.- До революция вы числились в белицах, то есть в послушницах.
Мезенцева проводила медленным, цепким взглядом «дело», легшее перед Михеевым.
- Постриг я приняла в двадцатом году,- неохотно ответила она.
- Что же так поздно? Двадцать пять лет жили в монастыре, а постриг не принимали?
- Так уж получилось,- вздохнула Мезенцева.- Думала, может, домой вернусь, мать у меня хворая, уход нужен.
Михеев молча перелистал «дело» и отложил его обратно в стопу папок.
- Дальше? - попросил он.
«…В монастыре я прожила до его закрытия, а после поступила в услужение к архиепископу Назарию. Когда он в 1930 году умер, жила в частных домах, зарабатывая тем, что услужала знакомым людям по хозяйству, а летом - на поле и в огороде…»