для
-иного. И что, если милиционеров переименовать в полицейских, исчезнет их в
-себебытие и они уже совсем не будут равны самим себе? Или если налоговых полицейских переименовали в наркополицейских, то их равенство с собой улетучилось и утвердилось лишь их неравенство с собой? Плохие были бойцы с налоговыми преступлениями, а стали отличными бойцами с наркотрафиком? У нас что, наркоопасность упала или выросла? Это все изменения. Но можно ли рассматривать изменение облика или названия как прогресс в содержании? Как модернизацию – да. Если у вас кепка или фуражка не современная, наденьте современную кепку или фуражку, можно берет. А что в голове? «Ну, чего захотели. Этим мы не занимаемся». А мы вот занимаемся. В облике и названиях ничего нового у нас нет, по
-старинке собираемся знания передавать, видимо отстаем. Раньше Гегель передавал, когда был профессором Берлинского университета, Кант передавал в Кёнигсберге. И мы, современные профессора, ведем себя совершенно несовременно – всю жизнь передаем знания. И, видимо, несовременны студенты, которые знания хотят получить. Лучше бы шапку одели четырехуголку, да черную мантию, тогда, быть может, стали бы модернизированными студентами.
То есть рассмотрение категории изменения заставляет нас о многом подумать. И примеры изменений можно приводить и разбирать бесконечно, поскольку нет ни одного примера неизменяющегося нечто. Ни одного. Все изменяется. Все. И материя изменяется, и сознание изменяется. Все находится в процессе изменения.
Ранее мы выяснили, что все находится в процесс становления. Все есть и возникновение, и прехождение. Результат снятия становления, то есть наличное бытие, выступает сначала как спокойное бытие, но наличное бытие, ставшее определенным наличным бытием, то есть нечто, является изменяющимся, то есть равным самому себе и не равным самому себе. Отсюда и взгляд на материю и на ее отражение в сознании у нас должен быть как на изменяющиеся и только как на изменяющиеся. Нет никакой неподвижной материи. Мы можем, конечно, остановить мгновение, сделав мгновенный снимок какой-то части материи. Но это будет именно снятие, то есть отрицание с удержанием. Это будет правильность, но не истина. Хороший фотограф ищет такое выражение у человека, которое выражает его сущность, плохой просто делает снимки того, что было. Он не учитывает, что моменты равенства с собой и неравенства с собой есть во всем, и надо их уметь отличать.
На этом тему изменяющегося социального нечто мы не можем считать законченной. Потому что все, что мы будем дальше рассматривать, в себе содержит