Частичное и еще слабое оживление движения можно наблюдать уже в 1639 г., но даже 1640 г. — это еще только время постепенного нарастания того высокого подъема, которым была охвачена большая часть страны немного спустя, в самый разгар крестьянской войны. Долгие годы постоянной борьбы, тяжелый кризис и временное поражение не прошли незамеченными для крестьянских масс, для птовстанцев и для их предводителей. Крестьянская война на новом этапе явила совсем новые черты.
Минский феодальный лагерь продолжал переживать еще большие трудности. Длительная война в центральных и северных провинциях привела к резкому сокращению налоговых поступлений в казначейство. Кроме того, южные районы оказывались временно отрезанными от столицы, что способствовало развитию в них сепаратистских тенденций. Даже местные власти не спешили с донесениями и пересылкой налога минскому двору. В источниках нет сведений, чтобы власти южной столицы — Нанкина — или других городов юга принимали меры по оказанию помощи Пекину. Если с развитием крестьянской войны на юге не происходило ответных восстаний, то и самостоятельных попыток выступить на защиту северных феодалов южане отнюдь не предпринимали. Хозяйственной деятельности благоприятствовало ослабление контроля со стороны центральной власти. Молодые частные мануфактуры и торговые предприятия могли только [66] выиграть от уменьшения числа лиц, вмешивавшихся в их дела, от того, что ослабела правительственная опека, от того, что взяточники из числа чиновников и приезжих контролеров несколько потеряли свою обычную самоуверенность.
Долина Янцзы и страна к югу от нее являлись основной базой рисосеяния, разведения чая, отчасти шелка и особенно различных редких и ценных культур, здесь концентрировались многие главные пункты изготовления промышленных изделий, фарфора, шелка, лаков и пр. Все это вывозилось в первую очередь на север страны. Крестьянская война затруднила дальние перевозки и оставила Пекин и другие центры без ценных привозных товаров, нарушив обычные условия жизни. И если на юге скапливались запасы продовольствия и продукты местного производства, то северные районы подолгу были всего этого лишены.
Однако едва ли не самым тяжелым был дальнейший подрыв сельского хозяйства. Какую страшную картину разрушения и вымирания представляли собой провинции, которые еще в самой седой древности были колыбелью китайской культуры. Достаточно перелистать страницы минской летописи последних лет, чтобы обнаружить записи о неурожаях, стихийных бедствиях, эпидемиях, страшной смертности населения, даже о людоедстве. На северо-западе города держали свои ворота под усиленной охраной, а горожане боялись в одиночку выходить за городскую стену, чтобы не быть съеденными. Чтобы убрать трупы, копали огромные ямы, но их никогда не хватало. Они стояли заполненными выше края, не засыпанные землей, распространяя смрад и зловоние по всей округе. Деревенские жители, исконные хлеборобы, питались травой, корой и листьями деревьев, кореньями диких растений или глиной. Из Хэнани и Шаньдуна, из Шэньси и Шаньси, Хубэя и Чжэцзяна, даже из прилегающих к самой столице областей приходили ко двору донесения о страшных бедствиях. Отражение несчастий, обрушившихся на страну, содержат правительственные документы и манифесты самого императора. В 1641 г. в императорском указе отмечалось, что ... «вследствие многих тяжелых бедствий и опасностей император жестоко упрекая себя, приостанавливает выполнение смертных приговоров и смягчает кары осужденным за преступления». [67]