Китайские мемуары. 1921—1927 (Далин) - страница 2

Я родился в 1902 г. в местечке Кретинген (ныне г. Кретинга, Литовской ССР) у самой русско-германской границы. Недалеко от дома, в котором мы жили, начинался спуск в овраг, где протекала речушка. По

ней и проходила здесь граница между царской Россией и кайзеровской Германией. Отец мой был народным учителем двухклассной школы, обучал детей русскому языку и арифметике.

Революции 1905 г. я, конечно, не помню, но разговоры о карательных отрядах, подавлявших революционное движение, продолжались еще долго после революции и кое-что до меня дошло.

Мы жили тогда уже в Оник-штах той же Ковенской губернии. Родители вспоминали о карательных отрядах с содроганием, и это чувство передавалось мне. А спустя некоторое время, гуляя со всей семьей в лесу, отец показал нам полянку у больших камней. Там проводились сходки и митинги. Потом я узнал, что в Оникштах существовала подпольная организация, которая дала о себе знать во время революции. Все это прочно отложилось в моей памяти.

Спустя три года произошло событие, которое воздействовало на меня более определенно. В связи с тем, что старшие братья и сестра подросли и стал вопрос об их дальнейшем образовании, отец обратился с просьбой перевести его в другой город, в котором имеются мужская и женская гимназии. По действовавшему тогда положению дети учителей, находившихся на государственной службе, освобождались от платы за учение. В 1907 г. отец был переведен учителем в начальную школу в Минске, где жила сестра матери. После маленьких местечек Минск казался огромным городом, в котором был даже шестиэтажный дом. Мы жили на Ново-Московской улице в каком-то дворе, который больше походил на переулок: по обеим сторонам стояли дома. Длинный двор упирался в стену тюрьмы.

Весной 1908 г. ночью меня разбудил стук в дверь и громкий разговор людей, одетых в военную форму. Это были жандармский офицер и три жандарма. Последние остались в комнате, в которой я спал, а офицер с отцом -прошли в-перед в столовую, из которой дверь в»ела в спальню родителей. Моя кровать стояла у стены, напротив — у окна за столом уселись жандармы. В моей комнате зажгли свечу, в столовой — керосиновую лампу. Дверь в комнату закрыли, и я остался один с жандармами. Что происходило в столовой, я не видел, но зато наблюдал за «гостями». По-видимому, им было скучно. Развеселились, когда один из них, сидевший на столе, напротив моей кровати, вытащил из кобуры блестящий пистолет и стал целиться в меня. Жандармы смеялись, а я относился к этому с полным безразличием. Мне не было еще шести лет, и я не понимал таких забав. Их смех производил на меня большее впечатление, чем пистолет.