Я услышал, как Одри бормочет имя Мэтью Брэди. Я и был Мэтью Брэди, только здесь у меня не было никаких прежних сложностей. Тут я мог быть с ней. Я поглядел вниз. Ее ноги под балахоном были обнажены. Она мягко простонала и раздвинула бедра. Все равно нам предстояло умереть. Я наклонился и просунул руку ей меж ног.
— Собака. Собака с Земли.
Я помнил это шипение, эту имитацию земного языка. Я знал и высоту его, и тембр. Оно принадлежало Генри.
— Нет, — сказал я, — не сейчас.
— Погляди на меня, собака с Земли.
Я пытался не смотреть. Но звук его голоса был точно магнит.
Я поднял голову и увидел зеленый туман, клубящийся над перилами. Он стоял со сложенными крыльями, а его большие глаза мерцали точно фарфоровые блюдца.
— Что тебе нужно? — спросил я.
Он молчал.
— Погоди. Понял. Ты должен забрать меня, верно? Забрать меня туда, куда я должен попасть после смерти? Тебе позволили придти и забрать меня самому?
— Что ты хочешь сказать, собака?
— Ты уж точно не художник сейчас, правда? Ты чистый. На тебе больше нет никаких следов старой краски.
— Что ж. Там к искусству относятся иначе. Не так как здесь.
— Это потому, что на небесах каждый — творец, верно? А ведь ты на небесах?
Зеленый туманный силуэт поглядел на меня. И я почувствовал, как меня окатывает давно знакомая волна доброжелательного любопытства. Но теперь она не возымела обычного своего действия. Она обтекала меня, точно вода, скатывающаяся с маслянистой поверхности.
— Всегда тебе хотелось поговорить об искусстве, собака. Даже сейчас.
— А о чем тут еще говорить? О смерти? Ты же бросил своего лучшего друга на произвол судьбы!
— Как это я тебя бросил?
— Я уж скажу тебе, как, — ответил я сердито. — Ты же знал, что со мной произойдет, если ты себя убьешь. Ты знал, что Сеть обвинит меня. Убив себя, ты убил и меня.
— Но ведь ты жив, — сухо констатировал туман.
— Да, пока что. Но почему же ты не сделал это как-нибудь иначе? Так, чтобы оставить меня в стороне. Почему ты не подумал обо мне, Генри? Ведь мы живем не так уж долго. Ты же мог протянуть еще лет пятьдесят, подождать, пока я не состарюсь и не умру.
— Нет. Не мог.
— Но почему? — закричал я. — Почему ты вообще связался со мной, если уже решил умереть? Почему выбрал меня? Зачем было допускать меня так близко к себе, если ты все равно собирался покончить со всем? Ты же выучил меня всему, что я знаю, ты сделал меня всем, что я есть, ты же был для меня всем, Генри! Всем! Нельзя сначала дать все человеку, а потом отвернуться от него. На тебе лежала ответственность!
— Собака…
— Нет. И слушать не хочу.